— Если хочешь рассказать — расскажи, — тут же отреагировал Ши Мин, пряча улыбку.
— Не то чтобы я хочу, но вы же все равно будете спрашивать, да? — трагично вздохнул Кот. — Я расскажу.
— Сначала завтрак, потом рассказ, — напомнил Ши Мин и едва не засмеялся, видя выражение крайней обиды на треугольном личике. Даже если Кот и хотел что-то скрыть, мимика выдавала все его тайные мысли и чаяния так ясно, будто они были написаны четким почерком на листе бумаги.
Едва закончив завтрак, Кот с воодушевлением открыл было рот, но тут же впал в глубокую задумчивость. Ши Мин молча убрал посуду, игнорируя его осторожные взгляды, потом сел напротив и замер, ожидая разговора.
— Не знаю, с чего начать, — сознался Кот. Сплетя пальцы в замок, он напряженно смотрел на собственные руки, закусив губу. Ши Мин невольно заметил, что зубы у него хоть и выглядели человеческими, но были как будто немного уже и длиннее; впрочем, что он вообще мог знать о существах, подобных мальчику?
Сбоку головы ничего, кроме гладкой кожи, полускрытой густыми сероватыми прядями; зато сверху торчали кошачьи уши размером с некрупную ладонь. На свету они просвечивали, показывая тонкую, пронизанную кровеносными сосудами розовую изнанку. Ногти были куда толще человеческих и наверняка стали бы грозным оружием, если бы их отрастили. Еще и зубы…
Стоило бы побеспокоиться о сохранности собственной жизни, но эти сомнения Ши Мин отмел мгновенно. Относясь к кому-то с сердцем нараспашку, всегда рискуешь заполучить стрелу прямо в трепещущую плоть, однако если скрываться за броней, то какой честности можно ожидать от других? Либо довериться, либо оттолкнуть — здесь не будет второго шанса. Мальчик опаслив и одновременно так трогательно-одинок, что рука не поднимется нанести очередной удар.
— Начни с самого начала, — предложил Ши Мин.
Кот упрямо мотнул головой:
— Нет, так мы до послезавтра говорить будем… В том месте, где я жил раньше — я не скажу где, а то вдруг вы кому расскажете… Не то чтобы я их любил или защищал, но они там совсем дикие и глупые. Как дети, не знаю даже, как выживают столько лет. Чужаков они не впускают, а я нашел раненого и тайком притащил домой.
— Тайком? А родители? — уточнил Ши Мин. От него не укрылась манера Кота отделять себя от своего народа.
— Нет у меня никого, — легко сознался мальчик. — Там есть один дом, его стороной обходят. Говорят, сумасшедший в нем жил, ну и я прижился. Меня там тоже ненормальным считали, так что… Притащил я, значит, раненого, как мог лечил, потом вывел ночью и уже обрадовался, что пронесло, но на обратном пути меня встретили.
Воспоминания были неприятны: уши Кота прижались к голове, а светлые брови сошлись над переносицей.
— Мне объяснили, — медленно продолжил он, — что такие, как мы, вообще не люди, а магически созданные помощники. Кому-то показалось забавным сделать полулюдей-полуживотных и наделить разными полезными способностями. Только создавали нас как рабов. Хозяева должны были выбирать нас, а мы к ним привязывались; первые коты становились настолько ненормальными, что из-за недовольства хозяина могли себе горло разорвать. Не знаю, почему про нас забыли, — может, не так уж удобно оказалось иметь ненормальную хвостатую зверюгу? Со временем коты стали дичать и закрылись от людей, чтобы уберечься и больше не привязываться ни к кому. Я думал, меня выгнали за чужака, а оказалось, что за метку.
Мальчик прикрыл глаза; на губах его впервые появилась неуверенная и очень честная улыбка.
— Тот чужак… Ты привязался к нему? — Ши Мин с трудом попытался собрать разбегающиеся мысли; от одной фразы они разлетелись в разные стороны, как стайка рыб от упавшего в воду камня.
Рабы — темная тень на истории мира, и без того не слишком светлого; они всегда были и всегда будут. Законы разных стран поочередно объявляли их имуществом, скотом или жертвами, которых нужно спасать. Менялось отношение, но сама суть не искажалась никогда.
Побежденные враги, должники, проданные родителями дети, нищие — все они хотели бы себе другой жизни, но судьба не была к ним добра. Однако есть и те, кто добровольно лишает себя свободы и готов служить, только бы один на один с миром не оставаться.
Но ни один работорговец пока не заходил так далеко и не лишал кого-то воли еще до рождения.
Сколько самодовольства нужно иметь, чтобы растить привязчивых созданий, готовых без хозяина умереть? Насколько темным и прогнившим должно быть нутро такого создателя, который отбирает саму возможность выбрать свою судьбу?