Сотня сибайцев перекрыла все коридоры, сходящиеся к главному залу. Перед недвижными воинами плотно, плечом к плечу, стояли слуги. Глаза у них были пусты, как у снулых рыб, — в случае нападения толпа, состоящая из стариков, девушек и подростков, не смогла бы оказать никакого сопротивления. Лишенный воли живой щит послужил бы только небольшим препятствием, до последнего пытаясь защитить свою госпожу.
Трое отпрысков рода Фэн вместе с личной охраной заперлись в ожидании не то неизбежного конца, не то возможности переломить ситуацию.
— Мы еще можем успеть, — негромко заметил Фэн Юань, — скрыться в городе и попробовать вернуться на острова.
— Я не буду убегать, — ровно отозвалась принцесса. Глаза ее были почти безжизненны, только на самом дне едва теплился отблеск страха. — Он не остановится, все равно не остановится. Нет разницы, сбежим мы или нет. Я не хочу всю жизнь оглядываться.
Ло Чжоу со скучающим видом оперся о колонну и разглядывал собственные ногти. Одет он был невзрачно и никакого внимания не обращал ни на принцессу, ни на ее брата.
Ему тоже полагалось стоять в живом щите, подчиняясь приказу и готовясь жизнь отдать за чужеземцев, да только нежные спутанные мелодии Фэн Жулань стекали по лисьей шкуре как вода; Мастер же только щурил глаза и сочувственно улыбался.
Дворец оказался тонущей лодкой, в пробоины которой хлестала вода, а возможность спастись становилась все более призрачной.
— Если решила, то стой до конца. — Фэн Юань позволил себе улыбку. Выглядел он таким уставшим, будто едва держался на ногах. — Ши Мина я уже нашел, он в наших руках, но он последняя надежда.
— Надежда… — эхом отозвалась принцесса и до крови закусила губу. Взгляд ее метнулся к недвижимой фигуре Мастера пыток, обжег заново вспыхнувшей яростью. Перехватив этот преисполненный чувств взгляд, Ло Чжоу равнодушно отвернулся.
— Все еще надеешься его убить? — усмехнулся Фэн Юань. Он выглядел спокойным, но излишняя бледность и потемневшие веки придавали его облику болезненность. — Нет необходимости.
— Недавно ты поддержал меня, а теперь куда необходимость пропала? Больше ты не видишь в нем врага? — Ярость, охватившая Фэн Жулань при виде Мастера, только росла; она сцепила зубы, не желая показывать больше ни малейшей слабости.
Можно позволить себе выглядеть жалкой, когда за твоей спиной стоит род, или надежный мужчина, или могущественная сила, которая никогда не иссякнет; те же, кто остается один на один с вражебным миром, права не имеют показывать свою уязвимость.
— У него репутация, которая сыграет нам на руку. Кто же ему поверит? — пожал плечами принц, поудобнее устраиваясь в кресле. — Вряд ли младший Ду прислушается к словам министра. Мастер Ло увяз по самые уши в таких грязных делах, о которых вслух говорить не осмелится. Он все еще остается предателем, принимавшим деньги из наших рук. Не о чем беспокоиться. Он будет молчать. Лучше беспокоиться о Юкае, разве нет? Сколько с ним воинов?
Фэн Жулань закрыла глаза.
Пальцы ее были изранены в кровь. Цитра, сердцем которой стал дух ее маленького брата, была, как ребенок, непокорна и капризна. Она каждый раз требовала платы, и чем больше людей должны были пасть жертвой ее чар, тем больше повреждений наносили струны. Держать в подчинении сотню ничего не подозревающих слуг оказалось делом сложным, но выбора не было — страх лишал ее воли и требовал собрать хоть какую-то зримую защиту. Только вот силу чужого инструмента в прямом бою цитре не переломить…
Умение своего орудия Фэн Жулань сравнивала с редким ядом или дурманящими свечами, которые в Сибай попадали только случайно, украденные у северных торговцев: эта сила не оборачивалась могучим клинком или крепким щитом. Она медленно порабощала разум и дух, но в медлительности, коварстве и изворотливости таилась главная слабость.
Как долго удастся играть, если в грудь вонзится меч?
Едва слышная мелодия ползла по замку, будто змея. Она замирала и внезапно обрывалась, чтобы снова ударить по стенам звонкой нотой; выбиралась сквозь окна и двери, расходилась по городу, и перед глазами принцессы вставали обезлюдевшие улицы и жители, прячущиеся по подвалам.
Люди обезумели от ужаса, и многие погибали только от одного вида нового бедствия.
Высокий человек в черном неспешно брел по городу, будто вестник смерти, темный бог; за его спиной по улицам полз серебристый, мерцающий звездным светом туман. В этом тумане теснились полупрозрачные тени, непрочные подобия человеческих фигур с горящими во тьме глазами. При взгляде на них каждый волосок на теле приподнимался, а крик застывал в горле. Мертвая армия плыла по городу, и спасения от нее не было — если простых людей потусторонняя кара могла обойти стороной, то их, захватчиков, она из своих ледяных объятий не отпустит.