Я кивнул, хотя ненавидел скакать и прыгать. Боялся приземления, оно никогда не получалось мягким. К счастью, я не депрессивный тип.
— Насколько близко вы знали Рольфа Лентца? — поинтересовалась она.
Я ждал данного вопроса с тех самых пор, как в голове у меня застрял образ человека в красной куртке. Шок сменился облегчением, будто Рольф Лентц, наконец, начал отстреливаться.
— Я не был знаком с ним, даже имени его не слышал. Впервые увидел его в ночь убийства, — ответил я.
Сказал ли я это или только подумал? Судя по шуму в зале, мои слова до них дошли.
— Как умер Рольф Лентц? — спросила Штелльмайер с напором, но спокойно.
Удар ниже пояса. Я недооценил ее.
— Я его застрелил.
— Вы хотели его смерти?
— Да, конечно.
И сам испугался этого «конечно». Публика шумела. Имей такую возможность, они забросали бы меня камнями. Настроение мое улучшилось.
— Вы должны нам все объяснить, — продолжила Штелльмайер.
Она взглянула на психиатра. Тот дремал, словно хотел заработать свой гонорар с еще меньшими усилиями, наблюдая за мной во сне. Не сдержавшись, я оглянулся на студента в черной водолазке. Тот что-то писал, склонившись над листком бумаги. Все шло не так, как мне хотелось. Прокурор с шумом втянул воздух. Он один был здесь моим союзником, моим единомышленником. Это он готовил дорогу, по которой я собирался идти навстречу правде. Нам с ним предстояла тяжелая работа. Но мы должны были отстоять справедливость и добиться обвинительного приговора, вопреки настроению зала.
— Нечего объяснять, — пожал плечами я.
В моих словах прозвучал вызов. Это им не понравилось. Позади послышался ропот, заглушивший призывы Хельмута Хеля к порядку. В каждом его действии сквозило желание скорее со всем покончить и выйти на пенсию.
— Я полагаю, здесь есть что объяснять, — мягко возразила Штелльмайер.
Я скользнул взглядом по ярко-красным губам Илоны Шмидль и посмотрел влево. Мой храбрый защитник вжался в кресло и энергично вытирал пот со лба. Он сидел с разинутым ртом и застывшей гримасой удивления на лице, словно не желая, чтобы очередной сюрприз застал его врасплох. Я ободряюще подмигнул ему. Ну вот, теперь я видел их всех.
Я прикрыл глаза и мысленно приготовился к прыжку. Сейчас я слушал только слова судьи и свои собственные, которые эхом отдавались у меня внутри. Таким образом я пытался сохранить равновесие, одновременно нащупывая под ногами твердую почву.
— Соответствуют ли показания, данные вами следователю и полицейским, истине?
— Да.
— Интересующее нас событие произошло полгода назад. Если вы чего-то не сможете вспомнить, лучше честно в этом признаться, чем вводить нас в заблуждение.
— Я помню все.
— Когда у вас появилось оружие?
— Тринадцатого сентября прошлого года.
— То есть примерно за четыре недели до убийства.
— За четыре недели и пять дней, — уточнил я.
— Откуда оно у вас?
— Я купил его в оружейном магазине.
— У вас есть лицензия?
— Нет.
— Зачем вы приобрели оружие?
— Чтобы кого-нибудь убить.
Тишина, потом шум в зале.
— Кого-нибудь?
— Все равно кого.
— Себя вы тоже относили к числу потенциальных жертв?
— Нет, я — это я. Я хотел убить другого.
— То есть вы не планировали самоубийство?
— Нет.
— Господин Хайгерер, вы не хотели покончить с собой, как ваш отец?
— Нет.
— Тем же способом, я имею в виду.
— Нет.
— Вы не хотели положить конец своей жизни?
Тишина, затем шум в зале. Я закрыл лицо ладонями.
— Господин Хайгерер, может, нам сделать перерыв?
— Нет, спасибо.
— Насколько хорошо вы знали бар, где все произошло?
— Достаточно хорошо. Готовясь к преступлению, я побывал там не менее двадцати раз.
— А раньше вы часто заходили в подобные заведения?
— Нет.
— Правда ли, что за последние десять лет вы ни разу не посетили ни бар, ни ресторан?
— Да.
— Почему же так вдруг?
— Я готовил убийство.
— Ваше самоубийство?
— Убийство, поверьте же мне, наконец.
— Как я могу поверить человеку, который замалчивает от меня правду?
— Никто не признается в убийстве, если он его не совершал.
В зале приглушенный шум, переходящий в ропот.
— Но ведь никто не совершает убийства просто так.
Тишина.
— Вам стыдно за то, что вы не смогли покончить с собой?
— Я спланировал убийство и совершил его.
— Зачем?
— Пожалуйста, не надо.
Тишина.