Прошло уже два года с тех пор, как он покинул общество людей, чтобы закопаться в утробе города. Как и тысячи других бомжей, он нашел убежище в подземельях метро, трубах канализации и на железнодорожных путях. Добропорядочные граждане и туристы, спите спокойно: политика нулевой толерантности, проводимая муниципалитетом, принесла свои плоды. Поверхность Манхэттена тщательно зачищена. Но под сверкающими небоскребами теплится параллельная жизнь человеческих отбросов Нью-Йорка, обживающих пространства туннелей, ниш и впадин. Тысячи «людей-кротов», сброшенные на дно, скрываются от полицейского преследования, втиснутые в грязные подземелья среди крыс и экскрементов.
Это правда.
Человек роется в кармане, чтобы достать бутылку скверного алкоголя. Конечно, он пьет. А как иначе?
Глоток, затем другой.
Чтобы забыть холод, страх, мерзость.
Чтобы забыть свою прежнюю жизнь.
Последнее движение смычка Николь Хэтэуэй. В течение двух тактов в зале стоит полная тишина. Та самая знаменитая тишина после Моцарта, когда, кажется, что он, Моцарт, все еще звучит, и вдруг… мощные аплодисменты, сметающие музыку.
Исполнительница склоняет голову, получает букет, пересекает зал, принимая поздравления со всех сторон. Пусть приглашенные изливают восторги, источают похвалы, — Николь знает, что ее исполнение не было потрясающим. Она сыграла эти сонаты безукоризненно, технично, кристально чисто и очень выразительно.
Но без души.
С отсутствующим видом она механически пожимает кому-то руки, слегка прикасается губами к шампанскому, и ей уже хочется ускользнуть.
— Ты хочешь вернуться, дорогая?
Она медленно оборачивается на этот успокаивающий голос. Это Эрик, ее компаньон, стоит перед ней с бокалом мартини. Ее поверенный и вот уже несколько месяцев, в какой-то мере, спутник жизни. Всегда рядом — он был с ней всегда, когда она в этом нуждалась.
— Да. У меня кружится голова. Отвези меня домой.
Не дожидаясь ответа, он устремляется в вестибюль и уже протягивает ей серое фланелевое манто. Она укутывается в него, запахнув воротник.
Быстро попрощавшись, они спускаются по величественной мраморной лестнице. А в это время наверху праздник только начинается.
— Я тебе вызову такси, — предлагает Эрик уже в вестибюле. — Схожу в контору и догоню тебя.
— Я с тобой, это всего лишь пять минут.
— Зачем? Такая скверная погода.
— Мне хочется пройтись и подышать свежим воздухом.
— Но это может быть опасно!
— С каких это пор стало опасным пройти пешком 300 метров? И потом, ты ведь рядом.
— Как хочешь.
Они в молчании вступают на тротуар и сквозь пронизывающий холод быстро доходят до 5-й авеню. На улицах все еще мало машин. Снег продолжает заваливать город тяжелыми бесшумными хлопьями.
Машина вот уже в каких-нибудь ста метрах, сразу за Брайант-парком. Когда стоит хорошая погода, это место — приятный зеленый уголок, идеальный для вылазки на солнце, пикника или партии в шахматы вблизи фонтана. Но этим вечером оно, погруженное в темноту, выглядит зловещим и пустынным…
— Давай ДЕНЬГИ!
Николь слабо вскрикивает.
Перед ее глазами молнией сверкает нож.
— Деньги, говорю тебе! — приказывает обладатель ножа.
Это человек неопределенного возраста, очень крупный и мощный. Его бритый череп высовывается из-под темной ветровки, спускающейся до колен. Все лицо, даже дырки малюсеньких глаз, горящих демоническим огнем, пересекает грубый шрам.
— БЫСТРЕЕ.
— О'кей, о'кей! — сдается Эрик, доставая бумажник, протягивая еще и «брайтлинг»,[2] и мобильный телефон.
Человек хватает все это и подходит к Николь — у нее сумка и футляр со скрипкой.
Она старается скрыть волнение. Не в силах выдержать взгляд грабителя, Николь просто закрывает глаза. Преступник срывает жемчужное колье, а она повторяет про себя алфавит в обратном порядке. Быстро, быстро, как в детстве, чтобы победить страх.
«Зед, уай, экс, дабл ю, ви, ю…»
Это все, что она смогла придумать, чтобы отвлечься, ожидая момента, когда все это станет лишь дурным воспоминанием.
«Ти, эс, а, кью, пи, оу…»
Он сейчас уйдет, ведь он взял все, что хотел: деньги, телефон, драгоценности…
«Эи, эм, эль, кей, джей, ай, эйч…»
Он сейчас уйдет, ему ни к чему нас убивать.
«Джи, эф, и, ди, си, ви, эй…»
Но когда она открывает глаза, человек все еще перед нею. Он берет нож, чтобы нанести ей удар.
Эрик увидел взмах ножа, но, парализованный страхом, даже не шелохнулся, чтобы защитить ее.