— Хорошо. Я согласен, — после секундной заминки сказал Прусский. — Буду ждать новостей.
— Погодите, — окликнул я его. — У меня одна просьба. Когда глава Рода Нахимовых спросит вас, почему вы шлёте его куда подальше, намекните ему, что в этом замешан я.
— Ладно, — вздохнул Прусский и добавил: — Ломоносов, ты странный.
Мы попрощались, и я положил трубку. Уф, договориться с ним было самым сложным заданием из тех, что я перед собой поставил. С Карповым всё разрешилось легко: старый князь был тем ещё авантюристом. Он, собственно, так и сказал: «Ломоносов, мальчик мой, я за любой кипиш, кроме голодовки!» Плюс, как оказалось, он недолюбливал Нахимовых, но скрывал это — в обществе аристократов было принято улыбаться там, где хотелось плюнуть человеку в лицо. Да и что уж таить — Карпов также был хитрым бизнесменом и не любил терять прибыль. В качестве оплаты ему я тоже пообещал тридцать процентов заводов Нахимовых. С одной стороны, это была большая доля, но с другой… заводы Нахимовых производили неконкурентоспособную ерунду. Было необходимо разработать новую продукцию, закупить под неё оборудование, наладить производство — а это дорого и непросто.
Пожарский же согласился помочь мне, потому что я спас Машу. Мне не пришлось упоминать желание по востребованию. Он даже не выслушал мои доводы и аргументы, словно ему было всё равно, какие последствия может повлечь его решение. Хотя… Наверное, так и было. Граф Пожарский — небожитель среди аристократии. Он может пройтись по Москве абсолютно голым, и остальные аристократы будут старательно притворяться, что на самом деле он одет в великолепный дорого-богатый костюм. Как в сказке про голого короля.
В общем, с Пожарским и Карповым я уже всё уладил. Как и Прусского, я попросил их оставить Нахимовым на меня прямую наводку. За всеми тремя я отправил следить Тени — в таком деле паранойя может сыграть на руку и уберечь от предательства.
Я посмотрел на часы, набрал номер Миши, сына Гавроша, и поднёс телефон к уху.
— Алло? — Миша поднял трубку после первого же гудка.
— Как дела? — поинтересовался я.
— Всё в силе, — отрапортовал он. — Две боевые группы собраны, взрывчатка заложена, порталы настроены. Мы потратили больше половины суммы, которую ты выделил. Но думаю, что в бюджет уместимся, докидывать не надо. Сейчас вот прогоним операцию ещё раз, чтобы от зубов отскакивал порядок действий, и будем готовиться к выезду, до назначенного часу посидим на месте, в засаде. Андрей поедет на завод, а я — в лабораторию. Слушай… — он замялся. — Я всю дурь с района выкупил и аппараты надыбал, мне можно хоть сейчас самому варить это адское зелье. Бабок потратил больше, чем на взрывчатку. Не понимаю — зачем? Мало им, что ли, будет взорванного к лешему завода?
— Это личное, — ответил я и злорадно ухмыльнулся. Репутацию Нахимовых можно было растоптать в пыль различными способами, но я решил сделать их в глазах общественности наркобаронами, потому что Кристину посадили в тюрьму именно по обвинению в создании и распространении запрещённых веществ. Кто с мечом к нам придёт, от меча и погибнет. Я делал всё одновременно и нарочито демонстративно, и осторожно — так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, кто стоит за диверсией. Но также, чтобы мою причастность невозможно было доказать.
— Понял, понял, — фыркнул Миша. — В двенадцать часов ждём тебя в гаражах. Ты уже решил, с кем поедешь?
— С тобой, в лабораторию. Я на связи, если что-то понадобится, звони.
— Договорились, босс, — хекнул Миша, и в трубке раздались длинные гудки.
Я вытянулся на кровати и прикрыл глаза. До полуночи оставалось четыре часа. Самое время немного отдохнуть…
Час спустя, Москва, особняк Нахимовых, кабинет главы Рода Нахимовых.