– А кто такой Ваал? – поинтересовался Финан.
– Языческий бог, – высокомерно пояснил Ода. – И как думаешь, долго ли Константин станет терпеть Гутфрита? Он вернет его на трон, женит на своей дочери, потом тихонько придушит, и скотты приберут Нортумбрию к рукам. Вот почему Гутфрит не должен добраться до Шотландии.
– Идут! – воскликнул Финан.
Вдали на дороге появилась группа всадников. Я видел только расплывающиеся в мареве очертания людей и лошадей.
– Они и впрямь с ног валятся, – добавил Финан.
– Гутфрит нам нужен живым, – предупредил меня Ода. – И в Эофервике.
– Это ты уже говорил, – буркнул я. – Только я до сих пор не понимаю, чего ради.
– Потому что король Этельстан так велел, вот почему.
– Гутфрит – кусок тухлого дерьма, – настаивал я. – Убить его, и дело с концом.
– Король Этельстан требует, чтобы ты сохранил ему жизнь. Пожалуйста, сделай это.
– А я обязан подчиняться его приказам? Он ведь не мой король.
Ода строго посмотрел на меня:
– Этельстан – Monarchus Totius Brittaniae. – Я недоуменно вытаращился на него, и ему пришлось перевести. – Он – монарх всей Британии.
– Вот как он себя теперь называет?
– И это соответствует правде, – отрезал епископ.
Я фыркнул. Королем саксов и англов Этельстан величал с себя с того самого момента, как был коронован, и у него имелись определенные на то основания, но правителем всей Британии?
– Полагаю, у короля Константина и короля Хивела могут найтись возражения, – процедил я.
– Наверняка, – спокойно согласился Ода. – Но так или иначе, король Этельстан желает, чтобы ты помешал Гутфриту достичь Шотландии и вызволил его пленника живым и здоровым.
– Пленников.
– Пленника.
– До женщин тебе дела нет? – поинтересовался я.
– Я молюсь за них, конечно. Но о мире молюсь еще больше.
– О мире? – сердито переспросил я. – Вторгнуться в Нортумбрию означает принести мир?
Ода болезненно поморщился:
– Лорд Утред, Британия не устроена. Норманны угрожают, скотты тревожат набегами, и король Этельстан опасается, что грядет война. Он боится, что война эта окажется более ужасной, чем все известные нам дотоле. Он стремится избежать этой бойни и поэтому убедительно просит тебя освободить пленника и препроводить Гутфрита назад.
Я не улавливал, каким образом возвращение Гутфрита домой поспособствует сохранению мира, но помнил о пролетевшем над стенами Беббанбурга драконе, этом мрачном вестнике войны. Я посмотрел на Финана. Тот пожал плечами в знак, что понимает не больше моего, но нам все же стоит постараться исполнить просьбу Этельстана. Теперь приближающихся по равнине людей стало видно лучше, и я разглядел пленниц, плетущихся в хвосте колонны верховых.
– Что предпримем? – спросил Финан.
– Спустимся, – ответил я, отползая от гребня. – Вежливо улыбнемся и сообщим тупому ублюдку, что он наш пленник.
– Гость, – уточнил епископ Ода.
Рорик помог мне сесть в седло, Алдвин подал шлем с серебряным гребнем. Кожаная подбивка была неприятно горячей. Ремешок под подбородком я завязал, но нащечники оставил открытыми, а потом принял от Алдвина щит с волчьей головой.
– Копье пока не нужно, – бросил я слуге. – И, если завяжется драка, держись в сторонке.
– Не будет никакой драки, – сурово заявил епископ Ода.
– Это Гутфрит, – отозвался я. – Он дурак и сначала бьет, потом думает, но я сделаю все, что в моих силах, дабы сохранить этому парню с телячьими мозгами жизнь. Пошли!
Я повел своих на запад, держась на расстоянии от Гутфрита. Когда я видел его отряд в последний раз, тот находился примерно в половине мили от поворота дороги и двигался мучительно медленно. Мы, на более свежих конях, шли быстрее. Спустившись по склону, пробрались через сосновую рощицу, пересекли вброд ручей и выступили на дорогу. Там мы образовали линию в две шеренги глубиной, чтобы приближающиеся беглецы увидели перед собой два ряда всадников, на щитах и остриях копий которых играют солнечные блики. Мы ждали.
Мне не нравился Гутфрит, а я не нравился ему. Три года он пытался вытрясти из меня присягу на верность, и три года я ему отказывал. Дважды он посылал воинов на Беббанбург, и дважды я запирал Ворота Черепов, приглашая копейщиков Гутфрита пойти на приступ, и оба раза они отступали.
Теперь, под палящим солнцем, его копейщики снова попирали мою землю, но на этот раз их вел сам Гутфрит, причем доведенный до отчаяния. Он убежден, что у него украли королевство. Увидев моих людей и волчьи головы на их щитах, он не только возненавидит меня, но и сообразит, что воинов у него больше. Епископ Ода волен питать надежду, что обойдется без боя, но загнанный в угол Гутфрит обернется хорьком в мешке, бешеным и злобным.