Когда забрезжил дневной свет и мрак Владения Тени — Улгу — начал уступать место неумолимому свечению Враждебного Периметра, путники добрались до субальпийского пояса горы. Позади остались наполненные жизнью участки склона: там в тени густых лиственных лесов и высоких пушистых колдовских сосен зеленел густой подлесок, встречались россыпи поганок. Природа выше ручья стала унылой и бесцветной. Деревья попадались реже. Зеленую траву и раскидистые папоротники сменили голые камни да сухая почва с вкраплениями пористого мха и жесткой осоки.
Путники шли вверх еще много часов. Редкие деревья уже не заслоняли дневной свет, зато с вершины горы все сильнее и упорнее дул ледяной ветер. Мир вокруг казался безжизненным. Лишь птица порой тоскливо выкрикивала что-то у них над головой, а в рассеянных тенях под немногочисленными деревьями скреблись по камням малюсенькие коготки каких-то крошечных неуловимых зверьков. Чахлая растительность, усиливающаяся крутизна склона, сам местный воздух — все это казалось скудным и суровым, однако создавало впечатление чего-то живого, бдительного и голодного. Одна из непреложных истин, которую вбивали в головы молодых послушников горного храма — да, впрочем, и любого иного храма, — звучала так: «Везде и во всем есть жизнь. Везде и во всем есть желание. Везде и во всем есть воля. В большой опасности тот, кто забыл об этом».
Сосны теперь почти не встречались. На этой высоте остались только кривые и бесцветные деревца, навсегда изуродованные порывами ветра. Лишенные листьев ветви разрастались вширь, но это трудно было назвать кроной. Деревца жались к горному склону и напоминали потрепанные и выгоревшие на солнце знамена, которые однажды навеки застыли под яростным шквалом.
Здесь перед железной волей горы и ее диких ледяных ветров покорно сгибалось даже то, что росло очень медленно и не сопротивлялось непогоде. Увидев воочию, какой безжалостной и непреклонной может быть гора, Ферендир внезапно исполнился благоговения и ужаса перед лицом того, что ему предстояло.
В этот день обряд должен был помочь Ферендиру испытать волю горы, которая была его элементарным повелителем, и познать сущность ее желаний. Согласно незыблемым законам божественного Теклиса и священным принципам алементири, священным для его храма, Ферендир, как и сотни его предшественников, должен был отправиться в сопровождении своих наставников в уединенное место у вершины — поближе к незримым, но бурным потокам могущественной тектонической энергии, которую источала душа великой горы. Там ему предстояло предаться благочестивым размышлениям. Для этого будет выкопано то, что, в сущности, станет могилой Ферендира: наставники похоронят его заживо. В этой холодной и неуютной каменистой почве, под гнетом камней послушник ощутит всем телом тяжесть воли и желаний горы. Он постарается не задохнуться и не поддаться паническому страху смерти среди кромешной тьмы, чтобы гора могла признать его своим и принять его дальнейшее служение длиною в жизнь. Если гора сочтет Ферендира достойным, то не допустит его гибели, даст ему возможность дышать — и тогда он восстанет преображенным и просветленным, оставит позади послушничество и сделается одним из преданных служителей горы.
Если же гора сочтет, что Ферендир ее не достоин, то обречет его на смерть!
Ни результаты его обучения, ни наставники, ни сами верховные жрецы, ни Каменные Стражи из храма не могли предсказать, что уготовала Ферендиру гора. Ему растолковали, что узнать это можно лишь через испытание. Только так Ферендир мог доказать, что чего-то стоит. Ради своей мечты нужно было рискнуть жизнью, ибо лишь на пороге ужасной смерти его дух до конца пробудится и закалится, подарит уверенность в себе, силы жить дальше и служить горе — а именно к этому юный послушник всегда стремился.
У Ферендира за спиной Дезриэль спросил:
— Видишь тот конец уступа вверху?
Юноша поднял глаза и заметил в пятидесяти метрах над собой место, где не росли даже редкие и кривые деревья. Там торчал голый и плоский кусок скалы, покрытый подсохшим нездоровым мхом и жидкими пучками осоки. Ярко светило солнце, но Ферендир знал, что на уступе, скорее всего, очень холодно: он продувался всеми ветрами и не имел укрытия — ни одного малорослого кустика, за которым можно было бы хоть как-то спрятаться от пронизывающего ледяного дыхания.