Мария залилась румянцем, и не найдя, что сказать в ответ – поднялась из-за стола и трепетно, как отца, поцеловала Каледина-старшего в щеку.
Тот от неожиданности даже крякнул:
– Вот, Алёшка, почитай, более двадцати годов с девушкой не целовался. Спасибо, дочка! Будь счастлива, родная.
После обеда Алексей повёл Марию знакомить с усадьбой. Он показал ей все укромные места, куда он любил в детстве забиваться и читать книги.
У красивого ставка-копанки, обсаженного ивами, они присели на красивую скамейку, которую сам Алексей соорудил ещё до юнкерского училища, и повели неспешный разговор о будущих планах на жизнь.
Алексей был на седьмом небе. Ему было так легко и непринуждённо с этой девушкой, которую он-то и знал лишь несколько часов.
Он даже дерзнул, и на миг дотронулся до её руки. И она её не убрала, более того, сжала её пальцами своей руки и долго своими распахнутыми очами смотрела ему прямо в слегка раскосые, тёмные, с поволокой, глаза.
– Мария, Машенька…
– Алёша, не надо, не спеши, не надо. Жизнь – она сама всё расставит по своим местам.
– Но знай, – они и сами не заметили, как перешли на ты, – мне так светло и так спокойно на душе – никогда не было. Разве – только в детстве, с мамой. Спасибо Вам, – вновь вернулась она к преодолённому, – за такой дивный день. Настоящий праздник вы мне учинили. Я сердечно Вам благодарна и сердечно признательна, с… отцом Вашим.
И сама не поняла, как это случилось, неожиданно даже для себя самой, но поддавшись внутреннему душевному порыву, поцеловала его, чуть коснувшись губами, в щеку.
Алексей онемел. Его сердце просто заходилось от ликования. Он взял руку Марии и надолго приник к её руке.
– Машенька…
Она наложила на его губы свою душистую ладонь и тихонько покачала головой:
«Молчи, не говори ничего, молчи. Неужели ты не понимаешь, как мне хорошо с тобой, как ты мне дорог…».
А с её губ едва не сорвалось:
«Я всем сердцем полюбила тебя. Как я люблю тебя. Неужели так бывает? А если мы ошибаемся? А если это просто – лето, красота, синь небес и мы просто с тобой… у нас просто закружилась голова?»
А его взор, тоже без единого слова, вторил ей:
«Нет, хорошая моя, мы не ошибаемся. Это любовь наша пришла. Мы её оба ждали. И она пришла к нам. Я верю, я знаю, что это – настоящее. Так бывает единственный раз в жизни. Но и на всю жизнь – тоже единственный раз».
И они, уже ничего не таясь, устремились друг к другу и слились в первом в жизни, горячем и целомудренном поцелуе.
Казалось, земля поплыла у них обоих под ногами, и мир, такой огромный и такой светлый, окружил их и растворил в себе, понёс на своих волнах к неведомому досель счастью.
– Мария, Машенька, родная моя! Мы сейчас же всё скажет отцу. А завтра – я верхи, к твоим родителям, просить у них твоей руки.
Мария от счастья даже качнулась. Алексей подхватил её в свои объятья и заглянул в её дивные глаза:
– Милый мой! Не надо, не торопись. Ты знай только, что отныне – я только твоя. Но… твоё поспешное решение – не выставляет ли оно нас в дурном свете? Мы ведь и знаем друг друга лишь несколько часов, а уже такое решение? Как это будет выглядеть со стороны? Что подумают о нас наши родители?
Что мы с тобой так легкомысленны, так ветрены?
Я буду ждать тебя, родной мой. И в твой первый отпуск – мы так и поступим, как ты решил. Хорошо?
Алексей посуровел:
– Маша! Я отвечаю за свои слова. Вернее, за своё чувство. И не водилось в роду Калединых вертопрахов. Мы все – однолюбы. Раз и на всю жизнь даём обет на верность и на судьбу. Поэтому, ты мне верь. Ты мне только верь, родная моя. Мне кажется, что вся жизнь моя и была дорогой к тебе. Я, не зная тебя, тысячу раз грезил именно тобой. Не о такой, послушай, а именно тобой.
Ты мне дана Господом. И я молю его лишь об одном, чтобы Он всегда хранил наше чувство, нашу любовь, единственная моя…
И он уже властно и требовательно обнял её за плечи и надолго приник к ярким и теперь – таким податливым и таким желанным губам.
И она не противилась. А только доверчиво, всем телом, прильнула к нему, как к своей судьбе, своему счастью – уже на всю жизнь.
И как только они появились в доме, Каледин-старший всё понял и без слов.
Но Алексей, не был бы он сыном своего отца, взял Марию за руку и подошёл к нему:
– Папа, родной мой, не почти это за легкомыслие, но я всем сердцем люблю эту девушку. Это сам Господь мне её послал. И здесь не важно, сколько мы друг друга знаем, важно то, что мы принадлежим друг другу и не сможем быть друг без друга.
– Благословите нас, дорогой отец!
Каледин-старший даже не удивился. Он понимал сына и знал, что такое сокровище, как Мария, даруется на самом деле только волей Господа.
Он подошёл к молодым, сияющим от счастья и смущения детям, и просто, словно к этому готовился уже давно, сказал:
– Слава Богу! Слава Богу, что послал ты мне, Господи, такое счастье. Я – что ж, дети дорогие, как вы обрешили, так и будет. Благословляю ваш союз и прошу у Господа для вас покровительства и защиты.
И тут же, уже твёрдо:
– Но людей смешить вам не надо. Мои дорогие. Пусть всё будет по-людски, основательно и красиво. Алёшке через две недели на службу. А придёт в первый же отпуск, всё и справим. Красиво, и по чину и заслугам. На весь Дон свадьбу справим.
А я – завтра же соберусь и поеду с дедуней Степаном к твоим родителям. Голубка моя, и всё им обскажу. И будем готовиться, дочка, к свадьбе. А отпуск – он скоро выйдет, я знаю. И вы пообвыкнетесь, да и Мария свою учёбу завершит. Так и будет всё ладом.
И он, по праву отца, уже не дожидаясь их реакции, снял со стены старинную икону, подошёл к ним:
– За мать, дочка, тебя благословляю. Она, под этой иконой, со мной под венец шла. Благословляю вас, родные мои. На всю жизнь благословляю. Дай Бог, чтобы она была у вас долгой и счастливой.
И он, расчувствовавшись, даже прослезился.
Крепко обнял Марию, троекратно поцеловал её, затем – осенил, троекратно, крестным знаменем
То же самое повторил с родным сыном своим.
И вдруг, заплакав, обнял их обоих, рывком, за плечи, да так и застыл надолго.
Но быстро справился с собой, и уже твёрдо и властно произнёс:
– Отныне, с минуты этой, отец я тебе, родная моя. Отец! И других отношений не мыслю, и их быть не может.
– Я согласна, Максим Григ… папа. Господи, как я счастлива, родные мои. И мне так страшно, что ежели бы не наше дорожное приключение, то мы могли бы и не встретиться.
И она, с чувством, расцеловала Каледина-старшего, а за ним – и Алексея.
В эту минуту в гостиную вошёл её возница, и от изумления у него даже глаза на лоб полезли:
– Как же это, что же это? Дочка, вы – что, давно знакомы?
– Давно, старый, давно, с самого рождения друг другу предназначены были, – счастливо ответил Каледин-старший.
И тут же распорядился:
– Отвезёшь, дочку, к месту учёбы, а ана обратном пути заедешь ко мне, вместе к родителям её поедем. Буду просить в жёны моему Алексею эту красавицу.
– Как ты думаешь, – повернулся к вознице, – не откажут? Примут Алексея моего в свою семью?
Старый казак растерянно заморгал глазами:
– Как же отказать? Такому сыну – отказать? Нет на Дону более такого. Орёл, а не хлопец. Шутишь, отказать! Да я сам в ноги паду, и буду просить. Всё обскажу о спасителе нашем.
– Дуняшка, – зычно крикнул Каледин-старший, – а ну-ка, накрывай стол. Да под ту скатерть, которой мы на Великдень стол убираем. С кистями.
– И серебро, серебро ставь! Гулять будем!
Долго, до полуночи сидели все за столом. И не могли наговориться, высказать влюблённым все свои советы и напутствия, идушие от сердца, от души – светлые и искренние.
Назавтра, Алексей верхом, проводил свою суженую прямо до Ростова, в её учительское училище.
И долго на мог заставить себя вскочить в седло и повернуть домой.