И по этому докладу, похожему на душевный разговор, Каледин понял, как же ему повезло с местом службы. В полку, где так пекутся о людях, где установлен такой порядок и такие отношения, служить было почётно и ответственно.
И Алексей тут же дал себе обет – не пожалеть сил и старания, чтобы и вверенное ему подразделение было лучшим в полку.
Кошелев, не отпуская руки от плеча Каледина, за которое его придерживал, обратился к офицерам:
– Господа офицеры, друзья! Принимайте в свою семью сотника Каледина Алексея Максимовича. Вы его все знаете, так как мы не раз обсуждали материалы конференции в прошлом году, и его выступление – было, на мой взгляд, самым ярким и интересным.
Кроме того – это сын моего старинного командира полковника Каледина. Имел счастие быть у него эскадронным командиром. Счастливейшее время – быть под началом такого отца-командира.
Поэтому – прошу любить и жаловать сотника. Всё, что сами знаете, расскажите ему и покажите.
– А Вас, достопочтенный Хрисанф Кириллович, – обратился он к войсковому старшине, – прошу, окажите содействие в жилье сотнику.
– Уже, Юрий Алексеевич. Думаю, сотнику с подъесаулом Царевским будет интересно и комфортно. Оба – книгочеи, теперь уже видно, да и холостяки к тому же. Или – как, сотник?
– Помолвлен, Ваше Высокоблагородие. Но, до очередного отпуска – пока один.
– Вот и славно, – даже повеселел войсковой старшина.
Полковник Кошелев властно и даже как-то жёстко, заключил:
– Прошу, господа офицеры, действовать по установленному порядку. Вечером – всех жду в офицерском собрании. С жёнами. Форма одежды – парадная.
А сейчас – прошу сотника Каледина и адъютанта полка – ко мне в кабинет.
Честь имею!
Эту беседу с командиром полка Алексей запомнил на всю жизнь.
Он, у специальной карты, на которой был отмечен боевой путь полка, рассказал молодому офицеру об истории своей части, о знаменитых героях, которые в его рядах стяжали славу во всех сражениях.
Полк сражался и под Измаилом, позже – участвовал в борьбе с Наполеоном, был самим Государем удостоен специального штандарта, оркестра из серебрянных труб за мужество и отвагу при изгнаниии французов из России. Копыта казачьих коней попирали германскую землю и были в Берлине.
В полку было выращено шесть полных Георгиевских кавалеров, один из которых – вахмистр Завьялов, до сей поры на службе, несмотря на его почтенные лета. За заслуги, пожизненно, зачислен на службу и ведает шорной мастерской.
Тут же рассказал Алексею о первом эскадроне, обо всех офицерах, в особенности – о командире, войсковом старшине Васильчикове.
– Чином, старше должностного, пожалован лично Государем на прошлогодних учениях. Отличился особо. По заслугам – и честь.
Тут же повернулся к Каледину и просто, как товарищу, сказал:
– И так как Вы, Алексей Максимович, в эскадроне, после командира, старший по чину, остальные офицеры – хорунжие, с завтрашнего дня принимайте эскадрон, командир просится в отпуск, дочь на выданье.
Алексей даже растерялся:
«Как, только день в полку – и эскадрон под начало? Справлюсь ли?»
Почуяв его сомнения, Кошелев сказал:
– А Вы не тушуйтесь. Урядники там опытные, толковые. Я, опять же, не в стороне, рядом, если что – прошу ко мне. И чаще с Хрисанфом Кирилловичем встречайтесь. Он не только мой заместитель, а ещё и друг сердечный. Служаки более опытного не встречал. Во всё вникнет, всё держит под неусыпным контролем. Учитесь у него.
И когда со всеми формальностями было покончено, Алексей был поставлен на все виды довольствия, Кошелев поднялся из-за стола, подошёл к нему вплотную:
– Верю в Вас, Алексей Максимович. В повседневной службе – позволяю шашку отца носить. Неуставная, но память святая, я Вас понимаю, – и он указал на богатый клинок, в серебряных ножнах, на портупее у Каледина через плечо.
В строю – конечно, уставную. А сейчас – идите, устраивайтесь. Хрисанф Кириллович Вас дожидается. Он всех молодых офицеров лично устраивает. Ординарца выберете сами.
Удачи Вам. И – до встречи вечером, в офицерском собрании. Начало в девятнадцать часов.
Алексей вышел из кабинета командира полка. И уже через час устроен был так, что лучше и не пожелаешь. В его распоряжении были две комнатки, уютные, светлые, маленькая кухонька и прихожая с отдельным входом.
Половина Царевского, его соседа, была такой же.
Его дорожные вещи были уже здесь. Он с наслаждением, сам, прибил подарок отца – персидский ковёр на стену, у дивана, повесил на него подаренные отцом шашки – Георгиевскую и старинную, с которой и прибыл в полк.
Тут же достал из дорожной сумы свою, офицерскую, полученную на выпуске из училища, и пристегнул к ремням портупеи. Он решил не выделяться среди офицеров внешними атрибутами, как ни дороги они ему были, а жить и служить по уставу, не давая себе поблажки ни в чём.
Скоро комната приобрела жилой и уютный вид – на полках стояло восемь–девять десятков книг, самых любимых, на стене висели две фотографии, в красивых рамках: на одной был запечатлён его отец, в форме, с орденами, а на другой – Мария.
Вся форма аккуратно висела в шкафу, милая и необходимая утварь – Дуняшки забота, стояла в настенном шкафу на кухоньке, сияя серебром.
Несколько бутылок донского вина и тяжёлые бокалы, с ножками в серебре, уютно устроились на круглом столике в гостиной.
На полу красивыми узорами радовал глаз второй ковёр, который ему подарила Мария накануне его отъезда на службу.
Алексей даже разволновался, так защемило сердце и ему показалось, что это кусочек отчего дома, той жизни, в которой осталась она. Его судьба, переместился вместе с этими милыми вещами к его месту службы.
Он присел на диван и задумался.
С чего начать службу? Как вести себя с личным составом, офицерами? Найти верный тон во взаимоотношениях с руководством полка? Обрести друзей по службе?
Он решительно поднялся и сказал громко, на всю комнату:
– Ладно! Поступай, как велит совесть, – говорил мне отец, – и никогда не жалей о сделанном.
Он приготовил парадный мундир, сдержал искушение и оставил на портупее уставную шашку, надраил до блеска фасонистые сапоги, которые пошил в отпуске у отцовского сапожника, приладил к ним серебряные шпоры – опять же отцовский подарок, и за четверть часа до назначенного времени уже был в офицерском собрании.
– Алёша, друг, как я рад тебя видеть, – раздался зычный голос хорунжего Троепольского, который, курсом ранее его, выпустился из училища и с которым он очень дружил.
– Нашего полку прибыло, – и шумный, всегда веселый Троепольский, заключил его в дружеские объятья.
– И я очень рад, Саша. Это такое счастье – встретить друга.
И только тут Троепольский увидел на его плечах погоны сотника:
– О, Ваше благородие, да Вы – с золотом, – на жаргонно-училищном обратился старинный приятель к своему младшему, по возрасту, но старшему по чину товарищу, – училище завершили, и уже старше меня чином. Молодец!
Я знал, ты был талантливее и даровитее всех.
Ровно в семь часов в зал вошёл командир полка, ведя под руку яркую, удивительно милую и скромную женщину, одетую с большим вкусом, но не вычурно.
Все замерли. Полковник Кошелев в парадном мундире, с Георгиевской шашкой и множеством орденов на груди, подвёл жену к Каледину и представил его ей:
– Знакомьтесь, Наталья Николаевна, это наш новый боевой товарищ, незабвенного Михаила Григорьевича сынок, Алексей Каледин. Сотником из училища выпущен, как золотой медалист.
Алексей благоговейно поцеловал руку жене командира и та, просто и без жеманства, сказала:
– Алексей Максимович, всегда помним Вашего батюшку. И наш дом для Вас всегда открыт.
Обратившись к Кошелеву с доброй улыбкой, произнесла:
– Вы позволите, Ваше Высокоблагородие, первый вальс я танцую с сотником.
Кошелев, с радостию, согласился: