– К этому, простите, Государь, даже Наполеон пришёл. Никакие триумвираты не удержали бы тех огромных территорий, которые он захватил…
– Мы, есаул, – перебил его Александр, – не захватывали никаких территорий. Наше, исконно русское, отбивали у захватчиков мои предки. И теперь, слава Богу, укрепились. На века! А иных земель нам и не надо более. Свои бы обиходить, да сберечь.
– Так точно, государь! Я именно это и хотел сказать. Зависть всего мира вызывает величие и огромность России. Поэтому только монаршая власть и способна её сохранить и укрепить. И наша задача, Вашей армии, Государь, оградить Отечество от посягательств любого врага.
– Спасибо, есаул. Верю в тебя, и тебе, я это чувствую, придётся ещё не раз доказывать верность данному слову на поле брани.
– Идите! Указ, – повернулся он к адъютанту, – о производстве сотника в чин есаула – мне на подпись немедленно. В нём же – за тебя, голубчик, – и царь повернулся к Люциферову, – и орден Владимира, с мечами.
Каледин от волнения не мог сказать и слова, а придя в себя – произнёс:
– Служу Отечеству, Государь! Спасибо за высокую честь.
Тут же царь поставил задачу и Шаповалову:
– Доброе, хорошее письмо, за моей подписью, направить отцу героя. С благодарностью за науку, которую я помню до сей поры.
Люциферов же, понимая, что гроза для него прошла как нельзя более благоприятно, даже при Государе, обратился к Каледину:
– Шашку – верну. Не бойся. А вахмистра – ты уж мне уступи. Судьба, видать, моя в нём. Уступи, есаул.
Император и Шаповалов, ничего не понимая, уставились на Люциферова.
– Вахмистр у него важнецкий. Нужен мне такой пройдоха, тогда не придётся позор пред Вами, Государь, терпеть. Трубку вот мне подарил, – и он показал Александру затейливую трубку.
Как только царь её рассмотрел, он захохотал. Всё его огромное тело задвигалось, задрожало и долго не могло придти в прежнее состояние. Слышен был и смешок, заливистый, Шаповалова.
У царя по бороде обильно стекали слёзы, а он никак не мог унять свой смех:
– Ай, да Люциферов, прощён, прощён за такую оплошность, своё пленение, – рокотал царь.
– Нет, вы посмотрите, Люциферов курит из Люцифера. Знатное, знатное совпадение.
– А ну-ка, дай, – обратился к генералу Государь, – и уже сам, с удовольствием, затянулся трубкой.
– Да, знатно, а табачок-то, табачок, – сказал он с восторгом, поднимая трубку вверх, – никогда не пробовал такого.
Через несколько минут, посуровев, царь велел, повернувшись к Шаповалову:
– А собери-ка ты мне, Николай Романович, эскадрон этого героя. Хочу посмотреть.
Каледин тут же, взглянув на Шаповалова, тенью выскользнул за дверь.
Буквально через несколько минут эскадрон был построен в пешем строю, а коноводы, вблизи, удерживали уставших лошадей, которые даже не щипали траву, отдыхая после столь тяжёлого перехода.
Каледин стал во главу строя и с появлением Государя, пружиня ноги, направился к нему с докладом:
– Ваше Императорское Величество! Второй эскадрон Манычского казачьего кавалерийского полка по Вашему повелению построен.
И непривычно для казаков, которые даже не сдержали одобрительный гул, завершил доклад словами:
– Командир эскадрона есаул Каледин.
Государь уловил настроение казаков и весело посмотрел на строй:
– Ну, что, молодцы, по заслугам и честь вашему командиру. Удостоен мною этого высокого чина. И ордена. Что скажете – заслужил или царь русский ошибся?
Строй дружно гаркнул:
– Никак нет, Ваше Императорское Величество! Командир наш – настоящий, без изъяну. Заслужил эту честь.
Царь обошёл строй, пытливо вглядываясь в лица казаков, с интересом разглядывая их лёгкие защитные костюмы.
Не преминул отметить:
– Не по уставу, но разумно.
И тут же возразил сам себе:
– А почему не по уставу? Там ведь сказано о сбережении людей, о проявлении сноровки и смекалки. Вот и молодцы! А для достижения победы – хоть в чёрта оборотись, – при этом тушистый митрополит из его свиты, стал украдкой креститься.
А царь громогласно продолжал:
– И вам всем, братцы, спасибо. Порадовали меня.
– Командир корпуса! Всем казакам – по десять рублей жалую. Унтер-офицерам, кроме того – чин очередной, взводных – из хорунжих – в сотники, всех, а чтоб обед у молодцев был получше, небось, оголодали за трое суток-то, бочку вина, от меня, эскадрону.
Дружное «Ура!» разнеслось окрест.
Александр III, будучи исполинского роста, всегда любил тех, кто вышел в него статью. Поэтому в строю, увидев дородную фигуру вахмистра Денисова, подошёл к нему.
– Люциферов, бьюсь об заклад, на дюжину коньяку, что этот удалец тебе понравился.
– Он, Ваше Величество, он, окаянный.
И уже сам Александр обратился к Денисову:
– А что, братец, ежели бы генерал заартачился, вязал бы его?
– Вязал бы, Государь. Нам никак нельзя иначе, их благор… Высокоблагородие, – поправился Денисов, – велели, не смотря ни на что, пленить Их Превосходительство.
– Ну, а если бы он в драку, что бы ты делал? – продолжал царь.
– А я бы, Ваше Величество, аккуратненько им бурку на голову – да и поперёк седла. Тут уж как водится, – уже под общий хохот довершил Денисов.
Государь обратился к Шаповалову:
– Отдай, отдай ты, этого молодца Люциферову. Уж очень они подходят друг дружке. Только для вас надо ещё породу лошадей, особую, вывести. Не вынесет-то донской жеребец такой… – он остановился и всё искал нужное слово.
Наконец – нашёл и довершил:
– Такого великолепия!
И правда, три великана – Государь, Люциферов и Денисов стояли рядом и внушали окружающим трепет и уважение. Очень уж они подходили друг для друга и дополняли друг друга.
Денисов и тут поразил всех присутствующих:
– Я, Ваше Величество, Его Превосходительству служить буду рад, но только если Его Высокоблагородие позволят, – и он повернулся к Каледину.
Царь загоготал так, что даже стая ворон спорхнула с соседнего дерева и, тревожно каркая, куда-то унеслась.
– Вот, учитесь, господа, – повернулся Император к свите, – такая армия, где сложились и существуют такие отношения между подчинённым и командиром – непобедима.
– Спасибо, казак, – повернулся он к Денисову.
Свой портсигар тебе жалую за молодецкую лихость, за доблесть твою.
Денисов онемел. И уже через секунду в его руке лежал тяжёлый, червонного золота, императорский портсигар, на крышке которого отливала камнями корона и затейливый вензель – буква «А».
– Так что, Ваше Величество, жизни своей за Вас не пожалею. Сердечно благодарен, – твёрдо произнёс Денисов.
– Но это – вещь дорогая, Вам самому необходимая.
Тут уж Александр III не смог сдержать слёз. Они катились по его счастливому лицу, которое сотрясал неудержимый приступ смеха.
Смеялись и все вокруг.
– Грамоту о подарке вахмистру, – повернулся царь к какому-то свитскому генералу.
– Ну, казак, ну, потешил, спаси Христос. Богатырь, истинный богатырь, – и царь даже обнял одной рукой Денисова за плечи.
***
Каледин-старший пребывал в полной растерянности.
Утром, на запалённом коне, к нему примчался вестовой, и, не вступая в долгие разговоры, прокричал запёкшимся ртом:
– Господин полковник! Так что готовьтесь, к обеду сам Атаман Всевеликого Войска Донского пожалуют.
И тут же, выпив ковшик воды, унёсся обратно.
Стрела тревоги кольнула Каледина в сердце:
«Что случилось? Что-то с Алексеем? Всё же у атамана – забот хватает, чтобы он просто так ко мне ездил».
Но, отдав все распоряжения по обеду, стал терпеливо ждать высокого гостя.
Аккурат, к обеду, запылила вдали дорога, и скоро он увидел богатую коляску, сверкающую лаком и никелированными спицами.
Впереди и сзади скакали казаки конвоя, на холёных, под одинаковыми алыми вальтрапами, с символами атаманской власти, конях.
– Т-п-ру! – зычно крикнул дородный казак, с бородой и усами, на гимнастёрке которого буграми вздулись погоны вахмистра.