Тот поднял на него свои бесцветные глаза:
– Вы что-то хотите сказать, полковник?
– Да, Государь, хотелось бы знать, а военное министерство просчитало все вопросы по снабжению казачьих полков, да и иных формирований, всем необходимым в пути следования? Это ведь не день – месяц, а то и более.
Нужны днёвки, чтобы лошадей на выпас выпустить, под седлом промять, иначе они будут просто не способны к выполнению стоящих задач на Дальнем Востоке.
Николай растерялся. Он не знал, что ответить этому смуглому, броскому полковнику.
– Э… Михаил Николаевич, – повернулся он к Куропаткину. Вы, уж, голубчик, выслушайте пожелания всех участников приёма.
Свести их воедино, да и разослать требования губернаторам – что и к какому сроку необходимо поставить войскам.
Каледин снова заговорил:
– Необходимо озаботиться запасным конским составом, обучением людей. На это потребуется время и необходимое количество боеприпасов.
Повысив голос, резко договорил:
– Хорошо бы казачьим полкам придать по батарее артиллерии, в каждый эскадрон, на взвод, два-три пулемёта.
– Да, да, – закивал головой Николай II, – Вы слышали, военный министр - Ваш Главнокомандующий, всех выслушает. Прошу всех оформить свои вопросы письменно и передать ему.
И уже не задерживаясь, Николай II вышел из зала. Было видно, что это ему даётся с трудом, так как он сильно качался на ногах и пытался удержаться рукой за кого-нибудь, кто оказался с ним рядом в этот миг.
С полковниками остался один Куропаткин.
– Дело нам предстоит весьма трудное. Я не полагаюсь на министерских чиновников, всё загубят, всё заволокитят, – странно было даже слышать эти слова Каледину и его товарищам от верховного воинского начальника. Но Куропаткин говорил именно так.
Видать, он уже встал в роль командующего Приморской армией, расставшись с позицией министра, и, зная нравы и обычаи чиновничества в России, был в эти минуты искренним пред своими будущими боевыми товарищами.
– А уж на губернские управления – я и вовсе не надеюсь. Поэтому планируйте всё сами, командиры. И запасов, всего, что будет потребно в бою, в пути – побольше с собой берите. Думаю, что мы там одним днём не обойдёмся. Вдали от центра России, без снабжения и практически без коммуникаций. Великая нагрузка, в связи с этим, ляжет именно на казачьи полки, на Вас, господа полковники, – и он повернулся к казачьим командирам.
Я верю в Вас, господа. И прошу проявлять больше инициативы и самостоятельности.
Каледину стало ясно, что никто их подготовкой и обеспечением заниматься не будет. И рассчитывать можно было лишь на себя.
Поэтому, сразу же, оставив семью, он направился в полк, которого, собственно, кроме ядра, не было, и занялся его формированием и подготовкой.
Скоро разношёрстное войско было собрано. Впечатление оно оставляло более нежели удручающее и Алексей Максимович крайне редко мог выбраться к своей семье, дневал и ночевал в полку.
Результаты не преминули сказаться. И скоро полк было не узнать. Люди поняли, чего от них хочет их командир и старались изо всех сил.
Все были уже в возрасте, из запаса, и понимали, что только таким образом командир бережёт их от бессмысленной смерти на войне.
Очень тревожил Каледина конский состав. Лошади были явно не лучшие, но что-либо изменить кардинально в этой ситуации было уже невозможно.
Наступил час отъезда в неведомое. А поэтому – страшное. Прощание с семьёй, в связи с этим, вышло тягостным и горьким.
Мария не могла придти в себя и поверить, что он уезжает на войну. И так убивалась, что не могла и говорить:
– Родная моя! Не надо. Пожалей детей и себя. Ничего со мной не случится. Всё будет хорошо.
И он как-то горько и обречённо, реально оценивая возможности России и её извечную неготовность к войне, произнёс, стараясь быть беспечно-весёлым:
– Пока мы доедем до театра военных действий – японцев уже шапками закидают. Как говорят наши солдаты.
Посадив жену и детей в экипаж, он отправил их домой, и уже с головой окунулся в дела полка накануне выступления на фронт.
Тут же перепало от него полковому священнику, который всё хотел целый вагон прицепить к эшелону с иконами и иной церковной утварью, подаренной войскам царствующей семьёй.
– Вы, батюшка, не злите меня. Мне лишний ящик патронов важнее, простите, всего этого. На войну ведь едем, а не в паломничество, не на богомолье собрались. Отвожу Вам одно купе, и всё, у меня офицеры, вчетвером, в нём едут.
Казаки удовлетворённо посмеивались:
– Да, с нашим полковником не поспоришь. Ишь, святой отец, наверное, японцев в нашу веру обращать собрался, икон-то, икон – ящиками. Зачем столько?
Наконец, тронулись.
Как и предполагал Каледин, никто и не собирался поставлять им фураж, никто не думал о том, что войска едут на войну, а не на прогулку.
Поэтому остановки на станциях затягивались, так как Каледину было важно привести в Маньчжурию боеготовый полк, а не полуживых одров, на которых – не то, что выполнять боевые задачи, а и передвигаться будет нельзя.
Он весь осунулся, почернел. Так как везде был нужен его цепкий взгляд, железная воля и непреклонность.
В Чите он не сдержался и даже наорал на вице-губернатора и при офицерах ему сказал:
– А я, ваше Превосходительство, арестую вас сейчас, да в эшелон, а там мы посмотрим, как Вы себя на поле боя поведёте.
Вы имели повеление Государя – обеспечить полк всем необходимым, и где это всё?
Вице-губернатор покраснел и попытался что-то возразить.
Вот тут Каледин и не выдержал:
– Молчать! И марш из полка! Чтоб я больше Вас не видел, бездельник Вы эдакий!
Офицеры благоговейно взирали на своего командира и после этого случая все заметно подтянулись и неустанно занимались подготовкой казаков.
Наконец, прибыли к театру военных действий. Именно, к театру.
Дальше железной дороги не было. И войска двигались походным порядком.
В первые дни Калкдин особенно зорко следил за тем, чтобы лошади втянулись, привыкли к нагрузкам. И за первые сутки полк совершил переход в пятьдесят километров, отставших при этом не было. Подбилось лишь несколько лошадей и виновникам этого происшествия пришлось вести их в поводу, под незлобливые, но едкие шутки своих товарищей.
После ночного отдыха – на следующий день, было пройдено уже семьдесят километров.
Уверенность за свой полк, вера в своих людей всё более окрыляла Каледина и он знал уже твёрдо, что невыполнимых задач перед его полком не существует.
Присланный из штаба армии делегат связи доставил приказ, в котором Куропаткин подчинял полк себе в качестве личного резерва и указал район его сосредоточения.
И тут же началась, как потом говорил своим соратникам Алексей Максимович, война нервов.
Всё многочисленное руководство норовило использовать полк по своему разумению.
И, слава Богу, что над ним был такой командир. Каледин показывал всем ретивым чинам приказ командующего генерала Куропаткина, и цедил сквозь зубы:
– Не могу, Ваше Превосходительство. Без личного приказа командующего – ни одного казака не сдвину с места. Извините.
Но и томиться от безделия он тоже не мог.
Поэтому в один из дней собрался и поехал к Куропаткину.
Главный штаб представлял зрелище более чем унылое. Все начальники изображали кипучую деятельность, но везде был хаос. Разброд и отсутствие твёрдой единоличной воли.
Везде работали торговые палатки, в которых продавцами были японцы.
Встретившись с холодными и цепкими глазами Каледина, один из них, забывшись, даже вытянулся по стойке смирно.
И пробившись, наконец, к Куропаткину, он с этого и начал:
– Ваше Высокопревосходительство! Неужели никому из чинов штаба, в том числе и офицерам контрразведки, не видно, что этих торговцев надо немедленно арестовать? Это всё – агенты противника. Они знают каждый наш шаг, а так как господа офицеры болтливы не в меру, то и Ваши планы.