И лишь спустя несколько месяцев, когда я вернулся в Лондон, мне по кусочкам удалось восстановить все происшедшее и узнать судьбу Констанс. Вечером, на другой день после моего возвращения, я решил навестить Мортона. Когда все интересовавшие нас темы личного свойства были исчерпаны, я сказал:
— А теперь не объясните ли вы мне то, что до сих пор остается для меня загадкой. Какая судьба постигла Констанс после этого ужасного нападения на нее в Ист-Энде? Где она сейчас, как себя чувствует, что с ней?
Мортон удивленно уставился на меня.
— Бог мой! Да неужто вы не знаете? Мне кажется, все только об этом и говорили.
— В том-то и дело. Об этом действительно все только и говорили, передавали столько противоречивых и нелепых историй, что я представить себе не могу, что же все-таки случилось. Я знаю, вернее догадываюсь о том, что произошло между Констанс, Эдди и Элси перед тем, как на бедную Констанс обрушился жестокий удар, — но что было потом? Очень ли она пострадала?
— Да, бедняжка очень пострадала. Видимо, первый удар раскроил ей череп, а второй, нанесенный осколком, страшно изуродовал ей лицо. Много дней и даже недель ее считали безнадежной, но необыкновенная живучесть помогла ей выкарабкаться.
Чувствуя, как у меня по спине забегали мурашки, я спросил:
— И она изуродована на всю жизнь?
— Сам я с ней не встречался и знаю лишь то, что рассказала мне миссис Деннингем, которая видела Констанс перед самым ее отъездом из Англии, — отвечал Мортон. — Она говорит, что от большинства ран не осталось следов, — еще бы, хирурги свое дело знают, — но все же одна щека обезображена на всю жизнь и один глаз вытек.
— Боже мой!
— Это очень печальная история, — задумчиво сказал он.
— И очень грязная, — добавил я. — Воображаю, каково иметь дело с такими людьми! Кстати, что сталось с Элси и Эдди?
— Они пропали бесследно. То ли полиция не смогла найти их, то ли просто сочла за лучшее оставить дело без последствий, — не знаю. Во всяком случае, они исчезли. И между прочим, сумка Констанс, в которой, безусловно, была порядочная сумма, исчезла вместе с ними.
— Вы думаете, они украли ее? Заманили Констанс в тот кабак, чтобы ограбить?
Мортон пожал плечами.
— Трудно сказать. Я скорее склонен счесть это убийством из ревности, местью со стороны брошенной любовницы. Вы ведь знаете, в ней была сицилианская кровь.
— Знаю. Но не исключена возможность, что скандал был затеян без ее ведома, с целью ограбить Констанс, а Элси просто воспользовалась случаем.
— Что ж, вполне вероятно. Так или иначе, они исчезли и деньги Констанс — тоже. Вы знаете, что она сейчас чуть ли не бедствует?
— Не может быть!
— И тем не менее это так. Она значительно превысила свой доход и заложила большинство своих лучших бумаг в банке. Бумаги сами по себе были ненадежные и во время биржевой паники сильно упали в цене. Естественно, банк, опасаясь убытков, потребовал их реализации. Боюсь, что бедная Констанс сейчас едва сводит концы с концами, живя на какую-нибудь жалкую тысячу в год.
— Разве леди Лэчдейл ей не помогает?
— Что вы, конечно нет! Она испугалась скандала и заявила, что не желает больше иметь с Констанс ничего общего. Но ее нельзя за это винить. Констанс всегда относилась к ней с презрением, — почему же она должна губить остаток своей жизни ради своей блудной падчерицы?
— Ведь это было бы благородно, — заметил я.
— Да, конечно. Но подобное благородство не часто встречается в жизни.
— Где же теперь Констанс? Как она живет?
— Думается мне, она мало изменилась, разве только нрав у нее стал еще более злобным и властным. Она жаждет революции, чтобы отомстить миру. Когда на Пэлл-Мэлл[24] будет сооружена гильотина, она поступит в женский революционный отряд.
— Но где же она?
— Этого точно никто не знает, так как те немногие письма, которые от нее приходят, пересылаются через третье лицо. По слухам, она купила домик в одной из французских колоний в Северной Африке. Местные власти знают о ней все и не трогают ее — тысяча в год в тех краях немалая сумма. Говорят, она живет с арабом и носит туземную одежду, пряча свое уродство под вуалью.
— Боже милостивый! — воскликнул я. — Неужели все это правда? Какое ужасное падение! Это самая унизительная судьба, какую только можно было для нее придумать, — ведь она вынуждена и в одежде и в образе жизни подделываться под женщин, к которым откосятся как к рабыням! Полнейшая свобода превратилась в свою противоположность. Боги, возможно, справедливы, но в данном случае они поступили слишком сурово.
24
Улица в центре Лондона, получившая название от старинной французской игры (paille-maille), напоминающей крокет, до сих пор является центром клубной жизни.