Кимон был на удивление суров. Он многое унаследовал от Урты, но вот спокойного юмора отца ему не досталось.
Девочка тоже выглядела старше своих лет. Она еще не достигла, по очаровательному выражению женщин-старейшин, «расцвета луны», но ждать оставалось недолго. В одежде и прическе она подражала мачехе — скифской охотнице Улланне, ставшей женой Урты после смерти его возлюбленной Айламунды. Волосы были связаны в три хвоста, скрепленные на концах, причем средний оказался длиннее остальных. Мунда высоко подбривала виски и красила их охрой. Носила она свободную рубаху, перевязанную поясом и украшенную яркими заплатами, и узкие штаны до щиколоток с разрезами от колен. Когда случалось делить трапезу с отцом и мачехой, она надевала бледно-зеленое платье, более приличествующее девочке, из которой вырастет женщина-старейшина.
Мунда желала знать решительно все предания и историю крепости. Но прежде, пока она не достигла нужного возраста, ее заставили освоить пять приемов Героев, точно так же как Кимон сперва должен был усвоить пять уроков Предвидения. Он от природы не был склонен к учению, но все же сумел затвердить поэтические строфы и родословную правителей. В лекарской науке Кимон выказал меньше способностей, а танцевать отказывался наотрез; он обратился к моей помощи, чтобы понять глубинное движение самой земли, а также лежащие под нами и порой открывающиеся пути духов.
Первым достижением Мунды стало управление колесницей и бег по ее короткому дышлу, чтобы направлять запряженных цугом лошадей. Полезный прием. Она обучилась играм копья и играм щита. Позднее она приобрела искусство охотницы. Как раз с охоты на кабанов и возвращался в таком смятении отряд: утэны и дети правителя, которых те охраняли. Кимон вез привязанного к седлу кабанчика; Мунда — выводок куропаток, пойманных, надо полагать, когда от нее ушла другая добыча. Не в том суть. Просто детям правителя полагалось выполнить определенные задания. А потому, пронзив наконец копьем кабана, девочка, скорее всего, никогда больше и не вспомнит о своем умении. Точно так же Кимон, продекламировав предания корнови за срок, необходимый зимней луне, чтобы пройти по небосклону, вероятно, тут же выбросит их из головы — с первой до последней строки.
Увидев меня, Кимон поднял перед собой кулак, глаза его вспыхнули:
— Мерлин! То была дурная встреча, я знаю!
— Вовсе не дурная! — перебила его Мунда, открыв ладони и встретив мой взгляд. — Пристанища вернулись. Что тут плохого? Нам пришлось больше поколений, чем нашим дедам, ждать случая подкинуть дров в их очаг и поучиться у их постояльцев.
— Там все не так! Там опасно! — настаивал юноша, чуть ли не брызжа слюной. — Это пристанище с брода Всадников Красных Щитов, Мерлин. Спроси любого. Это пристанище только Мертвых выпускает в наш мир. Спроси любого. Если придут Мертвые… Мы еще не так сильны.
— Мертвые не придут, — твердила Мунда.
Она не сводила с меня глаз, быть может, в поисках одобрения и с неудовольствием заметила, что я хмурюсь. Впрочем, я мало знал о пристанищах.
Кимон выкрикнул:
— Там человек не из нашей земли. Он ждет. Он называет себя Царем Убийц…
Впервые я был потрясен. Кимон заметил и торжествующе улыбнулся. Его сестра пренебрежительно покачала головой:
— Когда поднимаются пристанища, их всегда наполняют духи. Так нас учили. И вообще, всего-то одно пристанище.
— Два! — негромко поправил я, и она осеклась.
Я рассказал им о пристанище у брода Щедрого Дара.
— Я же говорил, — пробормотал Кимон, больше сам себе. Сестре он послал, как выражаются друиды, «угрюмый взгляд». — Я говорил. Я тебе говорил!
— Как вы узнали, что тот человек зовется Царем Убийц? — мягко спросил я детей.
У девочки в глазах стояли слезы. Кимон тоже уставился на меня, кажется только теперь немного встревожившись.
— Он сын Ясона, — прошептала Мунда. — Ясон! Твой друг-дикарь. Хотя он лишь тень сына. И он ждет.
— Ждет?
Она задрожала.
— Брата из кости и крови, который мог бы отпустить его.
— Как ты узнала? — спросил я, отлично понимая, откуда в ней такое отчаяние.
Она скрестила руки на груди, опустив глаза.
— Я входила внутрь, — произнесла она слабым голосом. — Я нарушила запрет. Я вошла внутрь. Я сожалею. Что я скажу отцу?
Брат выразил презрение к ее мукам, но только взглядом, не словом. Это было нечестно. Если она нарушила запрет, то, как дочь правителя, должна будет расплатиться за это, а такая расплата могла быть жестокой.
Но как понять ее слова «брат из кости и крови»?