Пока уха настаивается, мы накрываем на стол прямо на улице. Тарелки глиняные, ложки деревянные, хлеб ржаной, ноздреватый — для ухи то, что надо. Хлеб Василиса утром испекла, пока я на озере пытался рыбу поймать, а потом с расстройства себя разными упражнениями истязал. Иду сам приглашать нашу хозяюшку к столу. А то ведь еще откажется. Надуется и будет пыхтеть, как ежик. Она это может…
Но нет, за стол пошла сразу же, безо всяких обид. И даже мою уху нахваливала вместе со всеми. А ушица и впрямь удалась! Бульон золотистый, наваристый, с дымком. Рыбка не переварилась — то, что надо. Разве в печи такую приготовишь? Там только если похлебки томить — например, густую наваристую селянку с осетриной.
Вспомнил наши праздничные домашние застолья, и что-то взгрустнулось мне. Где сейчас мои девчонки? В какой Яви или Нави? И когда мы с ними увидимся…?
Глава 3
— … Саша! Как ты можешь так говорить о своем родном внуке⁈ — всплеснула руками Мария Ивановна — В нем же наша кровь течет!
— И что? — упрямо набычился старший Бекетов — Я уже пытался с ним примириться, а чем все закончилось? Он опозорил меня! Меня — главу древнего боярского рода! Да, за моей спиной гости Лопухина только что в полный голос тогда не смеялись: мол, молодой борзый щенок прилюдно поднял хвост на матерого пса. Сдает старый Бекетов!
— Сил моих больше нет с тобой спорить… — устало вздохнула сестра, ослабляя тугой ворот закрытого дорожного платья — делай, как хочешь. Но знай, Александр: не спасешь нашего внука, ноги моей в родительском доме больше не будет. Приму постриг, а ты оставайся здесь один. Собрался обычника из захудалой ветви приблизить и на него древний род оставить? А кому тогда секреты нашего родового дара передашь? Бог тебе в этом судья, Саша. Меня же уволь от такого позора.
Сестра встала и, не говоря больше ни слова, вышла из кабинета, оставив Александра Ивановича в полной растерянности. Впервые его мягкая и заботливая Машенька проявила такую непокорную твердость. Хотя нет… было уже такое, но только давно… Тогда она наотрез отказалась выходить замуж после смерти Левы. Уж, что только ни делал Бекетов, как только ни ругался и чем только ни грозил младшей сестрице. А Маша тогда собрала по-тихому вещи и уехала в монастырь к Феофании, пока он в Ярославль по делам ездил. Вот и сейчас стало понятно, что не шутит она — сбежит ведь и больше никогда не вернется.
Александр Иванович встал из-за стола и, подойдя к резному буфету бережно достал оттуда хрустальный штоф с вишневой наливкой и затейливую рюмку с гербом Бекетовых — подарок Патриарха Северного клана на его прошлый юбилей. Наполнил рюмку и опрокинул в себя, чувствуя, как густой вкус вишни разливается амброзией по небу и языку. Повторил. И лишь потом аккуратно вернул штоф с рюмкой на поднос, прикрыв дверцу буфета.
Он очень дорожил бесценным подарком друга и берег его. Набор из тонкого хрусталя из тридцати с лишним предметов был изготовлен в Богемии по специальному заказу и никогда не выставлялся на стол, даже для самых почетных гостей. Хрусталь украшенный гербами Бекетовых бережно хранился в кабинете хозяина, и слугам было запрещено прикасаться к нему. Рюмки и штоф хозяин сам ополаскивал в теплой воде, а потом осторожно вытирал мягким полотенцем.
Вернувшись к столу, Бекетов уже более вдумчиво перечитал письмо Володара и поморщился, снова вспомнив свою последнюю встречу со старшим внуком, переросшую в публичную ссору. Никто из домашних не знал, только встреча была далеко не первой, хотя сам он не признался бы в этом даже на исповеди или смертном одре.
…Изредка бывая в столице, Александр Иванович всегда находил время, чтобы лишний раз проехать в закрытой карете мимо дома Стоцких на Большой Морской. Иногда он видел свою дочь Лизу, с годами превратившуюся в настоящую светскую красавицу — та яркой беззаботной птичкой вспархивала в коляску и вечно спешила куда-то по своим женским делам.
Если совсем везло, то из дома выходила гувернантка с кем-то из старших детей, и тогда он велел кучеру медленно ехать за ними, разглядывая издалека внуков. Особой удачей была их прогулка в Летнем саду или по бульвару рядом с Адмиралтейством. Тогда можно было сесть на скамейку вдалеке и долго наблюдать за играми детей. Слушать, как они смеются и спорят между собой, жадно разглядывать их лица, так похожие на Лизу и Антона в детстве. Павел и тогда уже был очень бойким, вечно затевал какие-то каверзы и лихо подбивал на них тихого Сергея. Деду стоило иногда большого труда не рассмеяться, наблюдая за внуками.
Когда Павел поступил в Пажеский корпус, Александр Иванович очень гордился этим. Нехотя признавая, что какая-то польза от ненавистного зятя-генерала все же есть. Но увидеть внука теперь стало невозможно. Гордость не позволяла ему навестить мальчика в корпусе, хотя знакомые из числа наставников, конечно, могли бы устроить встречу. И лишь князь Лопухин иногда радовал старого друга подробностями об успехах Павла. Хотя Бекетов в этот момент упорно делал вид, что старший внук его мало интересует.
В следующий раз Павла он увидел уже на торжественном параде, устроенном императором для выпускников Пажеского корпуса на Дворцовой площади. И Александр Иванович был поражен тем, как явственно начали проступать в нем черты Бекетовых. Вот уж воистину, кровь не водица…! Видимо пришла ему пора поближе познакомиться с внуком. Но он снова опоздал — генерал Стоцкий срочно отбыл в свой полк и забрал старшего сына с собой…
Потом началась война с Наполеоном, и жизнь Бекетовых перевернулась. Смерть старшего сына, Антона, выбила почву из-под ног Александра Ивановича. Никто не знал, чего стоило ему пережить наследника, но поседел он тогда буквально за неделю. А следом безжалостная судьба нанесла еще один удар — погиб младший брат Михаил, живший к тому времени за границей. Такая нелепая смерть для одаренного… Возвращались всей семьей на корабле из Неаполя в Рим, и попали в страшнейший шторм. Спастись удалось только племяннику Константину. Тела брата и снохи даже не нашли.
Первое время они с племянником довольно часто писали друг другу. Но как только Александр Иванович упомянул о долге единственного наследника перед своим родом, и призвал Костю вернуться в Россию, переписка их практически прекратилась. Дай бог, если письмо от него с какой-нибудь оказией приходило теперь раз в год. И куда отправлять ответные письма, если Константин вдруг ударился в путешествия? Ни кола, ни двора, ни семьи — живет один, как перекати поле, проматывая немалые деньги, доставшиеся ему после смерти родителей.
А в своем последнем письме племянник и вовсе написал, что отказывается от наследства рода и просит Александра Ивановича более не рассчитывать на него. Считать данное письмо официальным отречением от рода. Мол, на днях он отплывает на корабле в Америку, без намерения когда-либо вообще возвратиться в Европу, и тем более на родину. Поскольку ему де, претят варварские порядки, установленные в царской России, и он не разделяет идей самодержавия, а тем более крепостничества. Республика — вот единственное приемлемое государственное устройство — и этим обусловлен его окончательный выбор.
А еще Константин упомянул какую-то секту, в которую он вступил недавно — «отказников». Александр Иванович навел справки в Министерстве иностранных дел: оказывается, в Европе, где хоть и реже, чем на Руси, но тоже встречались родары — придумали отказываться от них. Дескать, Бог задумал человека таким, каков он есть — и нечего улучшать породу, встраивая «звезды» в тело, продлевая жизнь. Все это от Сатаны. Ну не дураки ли? Понятно же, что это лишь продолжение зловредных идей якобинцев и масонов «о равенстве и братстве»! Отсюда видимо и отъезд племянника в Америку, где сейчас их главный оплот.