Он положил бумажку в книжку и учил ее себе дома, словно уроки, на глазах у родителей. Да если — бы родители и увидели, они бы ничего не поняли, так как отец, как мы знаем, был неграмотен, а мать не знала белорусских букв.
Для грамотного человека изучить чужие буквы и научиться читать ничего не стоит. Все дело только в том, чтобы понимать то, что читаешь. А так как это был его родной язык, то Юзик через несколько дней совсем овладел белорусского грамотой.
В результате выучил он эту прокламацию! Наизусть знал от слова до слова.
На другой день он обратился к Мотэлю.
— Ты знаешь, как сделать радио?
— Немного знаю. А что?
Юзик склонился к уху Мотэля и прошептал:
— Мы хотим послушать, что говорят из Минска.
В Мотэля аж глаза загорелись.
— Где? Как? Кто? — посыпались вопросы.
— Мы с Максимкой. У них на селе. Хочешь присоединиться к нам?
— Конечно! — ответил Мотэль.
Через несколько дней ребят была книжка, немного проволоки, несколько шурупов и капитал в два злотых. Главным инженером сразу стало Мотэль; разделил работу, дал каждому задание, одним словом, наладил производство так, что дело было хоть и медленное, но верное.
При таких отношениях с Мотэлем, Юзик, конечно, не мог скрыть от него дело с прокламацией. С большой таинственностью и торжественностью открыл он свой секрет.
Но, на удивление, Мотэль отнесся к этому совершенно спокойно.
— Знаю, — сказал он, — самый читал польские.
— И польские! — воскликнул Юзик.
— И еврейские, — добавил Мотэль.
— Откуда ты взял?
Тут уж и Мотэль воздержался.
— Видишь, этого сказать я не могу.
— Почему же? — стал просить Юзик. — Я же тебе сказал.
Мотэль немного подумал.
— Это дело серьезнее, чем твоё, — промолвил он.
Юзик обиделся.
— Не думал я, что ты такой товарищ, — буркнул он.
— Ну хорошо! — отважился Мотэль. — Я видел это у отца. А он не знает, что я видел.
— Может, твой отец встречается и с коммунистами? — поинтересовался Юзик.
— Встречается.
— Ну? Где? — аж подскочил Юзик.
— Здесь.
— А может и ты сам видел коммуниста? — допытывался Юзик.
— Видел, — спокойна ответил Мотэль.
— Настоящего? Живого?
— Совсем живого и здорового, — засмеялся Мотэль.
— Кто же это?
— Это, брат мой, опять же очень серьезное дело.
— Да чего ж ты издеваешься! — чуть ее заплакал Юзик. — Неужели еще не знаешь меня?
— Знаю, — серьёзно сказал Мотэль, — но знаю также, что выдать человека самое большое преступление.
— А ты слышал, чтобы я где-нибудь говорил то, что не следует? — задиристо сказал Юзик.
— Я не слышал. Поэтому с тобой и разговариваю. Ну так вот: коммунист этот — Антэк.
— Антэк?! — вскрикнул Юзик.
Мотэль испуганно оглянулся и тыкнул Юзика кулаком в бок.
— Тихо, ты черт — прошептал он. — Придется пожалеть, что сказал дураку.
— Жалеть не будешь, — ответил Юзик и рассказал Мотэлю разговор Антэка с отцом, о тайном деле под молотилкой и свою беседу с Антэком.
— Видишь, я умею держать язык за зубами — закончил он. — Об этом я никому, ни отцу, ни матери не говорил. Даже и тебе до сих пор.
— Это хорошо, — с удовлетворением сказал Мотэль.
— Но откуда ты все это знаешь — спросил Юзик.
— Я несколько раз слышал их разговоры.
— Может, и твой отец коммунист?
Мотэль снова оглянулся вокруг.
— Думаю, что да, — прошептал он.
— А мой отец даже был в Советском Союзе, но остался таким, что от него нужно прятаться с этими делами, — грустно проговорил Юзик.
После этого разговора Юзик словно постарел года на два, стал более серьезным, вдумчивым и начал даже гордиться собою, больше себя уважать: вот он какой! Знает такие важные вещи и никому не говорит.
Хотя все три парня работали вместе, Юзик с Мотэлем не могли сказать Максимке то, что говорили между собой.
Зато Максимка был более искренним. Он сказал, что его старший брат Иосиф и еще один парень куда — то исчезли из деревни. Никто не знает, куда они делись, но у Максимки есть сведения, что они убежали в лес, где собираются отряды партизан против панов.
Через некоторое время Юзик сам нашел прокламацию возле своего дома. В ней также смело и бодро призывали рабочий народ к борьбе с буржуями. Нельзя сказать, чтобы Юзик чувствовал ненависть к панам. Паны, как паны: живут себе во дворцах — и все. А батраки, конечно, работают — как же иначе? Если пан гонит их из своего сада, тоже ничего удивительного нет, — конечно, сад господский. Сам отец говорит, что пан хороший.