На площади автомобили остановились. «Представитель крестьян», Захар, выступил «от имени народа» с речью:
— Благодарим светлейшего господина министра за честь. Благодарим за внимание и заботу о пользе народа. Мы все будем помогать власти во всех мероприятиях на благо нашего отечества — Польши.
Министр поблагодарил, сказал, что все заботы власти направлены на пользу народа, отметил, что в их деревне наблюдаются следы культуры — палисадники, тротуары, водосток, — но его удивляет, что и в ней не видно такой простой вещи, без которой не может обойтись ни один культурный человек — как уборные.
— Это же стыд! — закончил он. В наше время, да еще в Польше, такое явление позорно. И я должен приказать, для вашей же пользы, чтобы через неделю все хозяева построили уборные. Ответственность за исполнение возлагаю на войта.
— Так не из чего построить! — загудели крестьяне. — Досок нет, не за что купить. Даже подправить хаты не можем.
На такую вещь много средств не надо, — ответил министр, — на водку, наверное, хватает. Откажитесь от нее один — другой раз — и будут средства.
Здесь встал пан Загорский и заявил:
— В честь такого дня, в честь господина министра, я даю на это дело доски бесплатно.
Захар, войт, чиновники, даже сам министр приветствовали это заявление аплодисментами.
— Благодарите светлейшего пана Загорского! Большое счастье, что у вас есть такой великодушный протектор! — торжественно сказал министр.
Но тут произошло нечто такое, что испортила всю музыку. Степан, Максимов отец, высокий хмурый мужчина, вдруг выступил и сказал:
— Искренне благодарим, господа, за ласку. Но мы просили бы еще пана министра позаботиться, чтобы приехал второй министр, который дал бы возможность использовать эти уборные, ведь нам не за чем их посещать…[4]
На минуту все вокруг стихло…
Потом послышался сдержанный смех с одной стороны и возмущённый шум с другой.
— Хамы! — крикнул министр, и автомобили двинулись из деревни.
А на Степана набросились стражники, избили плетьми и поволокли в гмину, где он просидел с неделю.
Вернулся еще более хмурым, но не жалел, что так поступил. А на селе еще долго хохотали с этого происшествия.
Начинались первые осенние дни, когда ребята сделали свое радио. Дождались темноты, забились в свой угол и начали прислушиваться. Особенно трудно было распределить два наушника на трех человек. Каждый раз один должен был сидеть и страдать, хотя менялись они и часто.
— Ну, ну? — затаив дыхание, спрашивал третий.
— Пока ничего…
Покрутили ручки.
— Ну, ну?
— Тихо! Есть!..
— Что, что? Говорите…
— Тьфу, проклятые! — крикнул Мотэль. — Про матку боску!
— Значит, это Варшава, — с разочарованием сказал Юзик.
— Тихо, тихо! По-немецки заговорили! — заволновался Максимка, который не отнимал телефон от уха.
Это было уже интереснее, хотя и непонятно.
Потом началась какая-то музыка, но откуда неизвестно. Потом то и другое вместе.
Так в первый вечер ничего не добились. Кроме того, и долго сидеть было нельзя, чтобы не заметили.
С нетерпением ждали следующего вечера. Снова слышали обрывки и мешанину из разных передач. Потом кое-что подправили, изменили в аппарате. И вот, наконец, услышали белорусские слова:
«Слушайте, слушайте! Говорит Минск, на волны в 700 метров. Товарищи радиослушатели! Слушайте дальше нашу газету:
ПЕРЕХОД НА ПЯТИЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.
ЦИК рассмотрел и утвердил план перехода части предприятий на пятичасовой рабочий день. До конца текущего года во всем СССР не останется ни одного предприятия с шестичасовым рабочим днем. Если в некоторых случаях, например, в совхозах предстоит работать летом более пяти часов, то лишние часы должны будут отняты от следующих рабочих дней. Но ни в коем случае увеличенный рабочий день не может быть более восьми часов и, кроме того, таких дней у рабочего не может быть более двенадцати в год, при этом ни в коем случае увеличенных рабочих дней не должно быть более трех один за другим.
НОВОЕ ПТИЦЕВОДЧЕСКОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ.
В колхозе Курычи закончена постройка птицеводческого предприятия. Оно состоит из инкубаторного корпуса, который может давать два миллиона цыплят за раз, корпуса для выращивания цыплят, корпуса для старых кур и холодильники для яиц. Постройка стоила восемнадцать миллионов рублей».
— Курычи! — воскликнул Юзик. — Это же наша деревня, где живет дед!
— Тихо, ты! Не мешай! — накинулись на него товарищи.