Долго подобное продолжаться не могло, и к Рождеству «зарубежные» велели «нелегальным» плюнуть на чистоплюев, отказаться от сотрудничества с «пособниками фашизма» и идти своим путем. Сказано — сделано, и с этого момента противостояние пошло уже не только по линии «власть — оппозиция», но и между «левым» и «правым» крыльями Сопротивления.
При этом если «Десятка» продолжала плести интриги в кулуарах, то БРП погнала в поля новых людей, объявив курс на «массовизацию восстания». И неважно, что условий не было: ни обученных кадров, ни припасов, ни оружия, ни баз. Главное — ввязаться. А что фашисты в таких условиях громят отряд за отрядом, так ничего страшного. Кровь рождает кровь, и чем больше крови, тем больше мстителей.
В начале октября в инструкции партизанам (кого надо бить) к «фашистам» добавилось «и фашистские пособники», а это уже выводило кровопролитие на куда более высокий уровень, и в конце октября правительство распорядилось пленных партизан и «ятаков» (их пособников) расстреливать на месте. По сути, в стране вместо прежних «казаков-разбойников» началась пусть и вялотекущая, но полноценная гражданская война. А плюс к тому...
Вдобавок ко всем радостям на аккуратные намеки первого регента (что Божилов кукла, понимали все) наконец ответили и англосаксы. Очень конкретно, весомо, грубо и предельно зримо: в январе 1944-го британская авиация впервые крепко побомбила Софию, Бургас и Пловдив...
Бывает так: всё вроде бы хорошо, спокойно, а что-то уже изменилось, и обратной дороги нет, — и все это чувствуют, но сформулировать никто то ли еще не может, то ли не решается. Вот и в Болгарии начало 1944 года было, на первый взгляд, вполне обычным. Разве что со снабжением стало хуже (Рейх, согласно договору, выкачивал ресурсы по максимуму), цены поднялись, а зарплаты остались на том же уровне, но в целом всё было терпимо. И в то же время — нет.
Уже первые январские бомбежки, относительно умеренные, напугали людей до дрожи; в феврале авиаторы с «Юнион Джеком» на фюзеляжах уже не стеснялись, а в марте и вовсе гасили по жилым районам Софии. Это напрягало. Панические шепотки растекались по домам, по кофейням, по кухням. И партизанщина в горах, в январе еще относительно умеренная и не слишком кровавая, тоже разрасталась.
При том что созданная сразу после Рождества жандармерия — что-то типа отборных отрядов спецназа — работала довольно успешно, погасить очажки не удавалось. Более того, в первые дни года ЦК БРП выпустил «Циркуляр № 2», где впервые говорилось о взятии власти. Это, правда, была чистой воды местная инициатива, поскольку связи с Москвой в тот момент не было, и когда связь как-то наладилась, на зарубежных вождей обрушился вал вопросов.
Правильно ли решили? Есть ли надежда, что поможете? А то у нас готового актива до семи тысяч и с десяток тысяч резерва, а оружия нет даже для трех тысяч бойцов, что уже в горах. Зато возник контакт с сэрами, через Тито, они, тоже через Тито, готовы давать оружие, так можно ли брать? И главное: «Можно ли уже пропагандировать Ваше имя как руководителя болгарского народа?».
Тов. Димитров откликнулся мгновенно, даже немного испуганно, и это несложно понять: в ожидании открытия второго фронта Москва стремилась быть пушистее лисички, демократичнее Джефферсона, и даже намеки на какую-то советскую экспансию в «красном» режиме ей были совершенно не нужны.
Поэтому в Софию прилетела грозная директива: ни в коем случае никаких разговоров о взятии власти! Дескать, я — только лидер партии! Не смейте отпугивать союзников, помните: мы боремся «за народную демократическую власть Отечественного Фронта. Никаких заявлений и действий, создающих ложное впечатление, будто речь идет о советизации Болгарии». Как поняли? Прием.
Товарищи поняли. И приняли к сведению. Но вновь подчеркнули, что хотелось бы помощи. А то ведь имеется 26 отрядов, 2320 бойцов, а вооружены, дай Бог, половина. «Хорошо, — откликнулась Москва. — Сами пока технически не можем, но берите у тов. Тито. И неважно, что английское, с паршивой овцы хоть шерсти клок. А в целом — так держать!»
Так и держали — в полном соответствии с инструкцией, шустро сменив красные знамена на трехцветные, а звезды — на львов, чтобы никто не думал, будто бы в отрядах только коммунисты и сочувствующие (как оно и было), а думали, что это бойцы Отечественного Фронта. Но это обертка, для общего марафета.