Впрочем, партизаны не оставались в долгу, а то и провоцировали. Их задача была проста и понятна: наводить максимальный шорох к подходу Красной армии, которая уже недалече, а за ценой стоять не надо, — и к августу резня в горах вышла в зенит.
Итак, на советском направлении замыслы Багрянова полностью провалились, и не по его вине. Однако оставался «англосаксонский фронт», и тут шансы были куда выше. Как ни прогермански был настроен глава МИД, он, повторюсь, не был оголтелым сторонником Рейха. Так что 21 июня (что «красные» обманывают, еще не было известно) премьер и Драганов встретились с одним из самых рьяных «англофилов» Софии — экс-спикером Стоилом Мошановым, попросив его съездить в Анкару и по-приятельски сообщить Джереми Хьюгсону, английскому послу в Турции, что с «красными» в принципе договорено и Болгария готова выйти из войны. Подумав, г-н Мошанов дал согласие, однако через пару дней стало ясно, что партизаны слова не сдержали, и затею решили отложить.
К идее вернулись через месяц, после покушения на фюрера, прибавившего дальновидным людям понимания, что как Рейх ни брыкайся, а Гитлер всё равно капут. На сей раз предложение конкретизировали: г-н Мошанов отвез в Анкару предложение заключить мир с USAUK «хотя бы и ценой капитуляции, а если необходимо, даже удара по частям вермахта в Болгарии». Сэры, выслушав ходока предельно внимательно, пообещали обдумать и дать ответ.
А тем временем в Софии бурно заволновалась «несистемная оппозиция», 6 августа совершенно открыто собравшись на Великий Хурал и приняв так называемую «Декларацию тринадцати» — всех «приличных» полулегальных партий плюс (четыре подписи из «чертовой дюжины», включая двух коммунистов] Отечественного Фронта. Требования: разрыв с Рейхом и восстановление конституционного режима. Ничего больше, и Багрянов намекает, что можно решать.
И вновь ломает игру Москва. В Кремле теперь совсем иные планы на балканском направлении: если еще за полгода до того, когда сэры планировали десант, на компромиссе с «буржуазными попутчиками» Кремль даже настаивал, то сейчас всё переиграно. ЦК опять получает втык, и нелегалы отзывают подписи, опубликовав документ под названием «Предупреждение» — по сути, хотя и в мягкой форме, всё то же «кто не с нами, тот против нас».
Тем не менее Багрянов и Драганов ведут свою линию. Найдя понимание у одного из регентов, князя Кирилла, и уже не обращая внимания на кровопролитие в горах (Генштаб премьера попросту «имеет это в виду»), они 15 августа официально заявляют, что «период близких контактов с Берлином прошел», а 17 августа на сессии парламента премьер предельно конкретно выступает за «ликвидацию во внешней политике всего, что не отвечает миролюбию нашего народа...».
Вообще-то свобода слова в Народном собрании была достаточно широка, но так откровенно, с полным попранием принятых по умолчанию правил, да еще из первых уст эта мысль прозвучала впервые за шесть лет. «Филовцы» пытались свистеть, Цанков, как вспоминают очевидцы, «вышел из себя и брызгал на трибуне слюной», — и тем не менее 22 августа депутаты приступили к обсуждению отмены «еврейских ограничений», по ходу восстановив на посту вице-спикера — опального Димитра Пешева, а вечером того же дня Стоил Мошанов выехал в Турцию.
Казалось бы, что-то получается. Эмиссара Софии в Анкаре приняли, посадили в самолет и отправили в Каир, к руководству. Однако там дела пошли плохо. Посланец, правда, пообщался и согласовал позиции с д-ром Димитровым (Гемето), официальным главой «проанглийской» эмиграции, но д-р Гемето ничего не решал, а сэры, несколько дней потянув, прервали переговоры, пояснив, что «к сожалению, г-н Мошанов как лицо, уполномоченное правительством, не является приемлемым для СССР».
И вот это был уже не просто облом, а всем обломам облом. «Когда я соглашался на предложение Багрянова, — пишет Стоил Мошанов в мемуарах, — мне и в голову не могло прийти, что мою миссию воспримут как недружественный акт в отношении СССР и сочтут нежелательной. Только в ходе последней встречи с Джексоном — 1 сентября — я, к сожалению слишком поздно, осознал, что англичане в прямых контактах не заинтересованы и, что касается Болгарии, переговоры по общему перемирию будут вестись в Москве...»