И дяди вмешались. За недели, остававшиеся до начала работы Народного собрания нового, «демократического» созыва, они сделали очень многое, упирая на то, что если оппозиция, неважно почему, в выборах не участвовала, стало быть, результаты недействительны. А значит, сессия Народного собрания, даже если и начнется, будет просто шоу — и ни о каком мирном договоре не может быть и речи.
Формально претензии адресовали Софии, но всем было ясно, что софийские политики в этом спектакле исполняют роль скрипа дверей. А у Москвы на сей счет (Иосиф Виссарионович ничего не делал наполовину) была домашняя заготовка, — или, если угодно, «компромиссная формула», чтобы и овцы были насколько-то целы, и волки сыты, и самим внакладе не остаться.
Вкратце: никаких «реорганизаций правительства», никаких «новых выборов» и вообще никаких прогибов, потому что эти «лояльные», если присмотреться, на самом деле вовсе не лояльные и занимаются чистым шантажом. Приняли бы участие в выборах — имели бы свои законные мандаты, а кому быть министром, извините, решает большинство. Чай не фашизм.
Иными словами, вопрос «недискуссионный». Но всё же тов. Димитров, который уже был в Софии, просил передать: болгарские товарищи (при чем тут Москва?) согласны в качестве жеста доброй воли включить в кабинет двух «антинародных» министров. Не главные портфели, конечно, но по способностям. И лучше не Петкова и не Лулчева, потому что они персоны знаковые, а кого-то, кого они порекомендуют. ОК?
Оказалось, не ОК. Даже при том, что представители двух дядей советовали брать что дают, гордый г-н Петков — а вслед за ним, естественно, и г-н Лулчев — стоял на своем: несогласные мы, потому что «красные» подмяли под себя Фронт и строят диктатуру, а кончится всё это тем, что нас всех перевешают. Поэтому, дескать, пусть сдадут кому угодно МВД, распустят Народное собрание, проведут новые выборы — и вот тогда с нашей стороны возражений не будет.
Так ответили и м-ру Барнсу, и даже первому заместителю наркома иностранных дел СССР тов. Вышинскому, когда Андрей Януарьевич прибыл с личным предложением начальства «показать хотя бы способность работать в коалиции, на что коммунисты согласны», после чего эмиссар Кремля развел руками. Он, талантливейший переговорщик, умел делать очень многое (в рамках этой же поездки ему удалось разрулить совершенно аналогичную проблему в Румынии), но волшебником не был, и оставалось только признать, что «переупрямить заупрямившегося болгарина нельзя».
И тут бы, конечно, плюнуть на этих баранов и работать дальше — и пусть нудят хоть до опупения, но Запад продолжал настаивать, а мирный договор был позарез нужен, так что Москва («мы в ответе за тех, кого приручили») продолжала пытаться. В итоге правительству пришлось — очевидный шаг навстречу г-ну Петкову — самораспуститься и начать тему с чистого листа.
С тем же, однако, результатом. Роспуска правительства г-дам Петкову и Лулчеву было мало. Они стояли на том же, что и раньше: роспуск парламента — раз; «технический кабинет», который проведет новые выборы, — два; «красных» прочь из МВД и Минюста — три, а еще полная амнистия всем политзаключенным, — и только тогда были готовы идти навстречу.
И всё бы ладно, но при таких условиях никакого резона идти навстречу не было «красным», и в этом Москва была с ними солидарна, так что позицию тов. Сталина — «Да пусть ваша оппозиция катится к черту! Пусть хоть сдохнет. Николе Петкову не стоит думать, что СССР и Америка ради него начнут войну...» — лично я понимаю и разделяю. Но, правда, на официальном уровне всё было корректно.
«Димитрову. Сообщаю от "большого друга", — информировал тов. Молотов 28 марта. — Ввиду очередного отказа, вопреки решению трех министров, советуем: 1) полностью игнорировать, не вести с ней больше никаких переговоров; 2) предпринять ряд умело организованных мер, чтобы задушить оппозицию; 3) дать Барнсу понять путем прозрачных намеков в печати, что болгары считают его виновником провала решений московского совещания по Болгарии».
Иными словами, терпение лопнуло. При всем демократизме «инстанции», при всем желании ее в тот момент строить послевоенный мир на условиях «доброжелательного паритета и взаимного уважения», соглашаться на условия, выдвигаемые даже не Западом, а какими-то балканскими мегаломанами, закусившими удила вплоть до неподчинения собственным спонсорам, в понимании Кремля было просто невозможно. Оставалось только показать оппозиции, чего она со своими амбициями реально стоит.