По-человечески примерно так. А если всё же давать политическую оценку, то лучше всего сказать «сломанный». Очень больной. Редко улыбавшийся, а чтобы смеяться, так и еще реже. В Болгарии, где не появлялся 20 лет, по факту никакого влияния не имел бы, не будь он человеком-мифом, — но и будучи мифом, в отличие, скажем, от тов. Костова, он не имел собственных «рычагов», в сложных ситуациях прибегая к помощи тов. Сталина, которого не только бесконечно уважал, но и, похоже, дико боялся. И, судя по всему, страдал от подавленных амбиций, в связи с чем, по мнению многих (да и жизнью подтверждено), люто завидовал близкому другу Иосипу, в отличие от него не сидевшему в войну в Москве, а сделавшему себя «в полях» и потому куда более независимому. И не только завидовал, но, вырвавшись из золотой клетки, пытался подражать, во всем поддерживая, что со временем сыграло с ним злую шутку. Но это потом. Ну и хватит. Всё же не роман пишу.
Как бы то ни было, перелом состоялся. Это стало ясно по итогам формирования кабинета и серьезно обеспокоило «попутчиков», место знавших, на главные роли давно уже не претендовавших, но и совсем уж скрип дверей играть не хотевших, ибо ж не твари дрожащие.
Взыграло ретивое даже у, казалось бы, совсем прирученных и беспрекословных «звенарей». Ранее, имея, по крайней мере, «своего» премьера и несколько портфелей, они какое-то влияние на что-то оказывали, а теперь, оказавшись на обочине, испугались и действовали на нервы советским товарищам из Союзной контрольной комиссии. То ныли на тему «нам неясно, куда теперь идет Болгария», то нудели, вопрошая, не собирается ли БРП всех прогнать, одна остаться, то донимали сомнениями, нет ли «тенденции или подготовки к установлению диктатуры пролетариата в Болгарии».
Естественно, советские товарищи никаких подобных тенденций «не замечали», и успокоенные «звенари» исчезали до очередного обострения, — а вот с «земледельцами» такие фокусы не проходили. Даже Александр Оббов (надеюсь, помните такого), в свое время стелившийся ковриком под ноги коммунистам, полностью готовый к употреблению и на всех углах громивший «продавшегося врагам трудового крестьянства» Николу Петкова, повысил голос.
Ибо, блин, Болгария всё же крестьянская страна, а значит, БЗНС в статусе «чего изволите?» быть не может. На втором плане — пожалуйста, но наша корова — только наша корова. Сами доим. А потому — или «разграничение периметров» с БРП по-честному, или развод и девичья фамилия. В знак серьезности намерений Оббов выдвинул лозунг «На борьбу против коммунистической опасности и вмешательства БРП(к) в дела БЗНС!», предложив сотрудничество всем-всем-всем, включая ранее ненавистного Петкова, с которым, кстати, уже консультировались и самые обиженные «звенари».
Вот это напрягало. Со «звенарями» понятно — они были опасны раньше, связями с военными, а теперь, ежели что, кучку болтливой интеллигенции можно было и сбросить с корабля современности. А вот терять «земледельцев», усиливая борзевшего изо дня в день г-на Петкова, никак не следовало, тем паче что в недрах «красного» ЦК созрел проект реформ на селе, способных, по мнению Москвы, «резко подтолкнуть пролетаризацию деревни». И вполне возможно, так оно и было бы, но люди, лучше понимающие Болгарию, сознавали, что крестьяне будут новацией, мягко сказать, недовольны.
Ситуацию обсуждали — не раз и не два, даже не три, чуть ли не каждую неделю советовались с Севером. Но советы Севера, исходившего из своего опыта, оказывались не совсем в тему. То есть найти совсем послушного, лишь бы ценили, «земледельческого» вождя проблем не составляло, — напротив, точно так же, как недавно Оббов, противостоявший Петкову, пороги обивал некий Георгий Трайков, предлагая «красным» дружить против Оббова; но вот ведь проблема: в смысле влияния ни с кем из «правых» он, даже со товарищи, тягаться не мог.
К тому же наметились серьезные трения с Церковью, сразу по двум направлениям. Во-первых, экзарх Стефан (тот самый, который спасал евреев) категорически отказался призвать священников участвовать в политике — в смысле агитировать за новую власть. Выступать против тоже не призвал, вообще запретив какое-либо выражение мнений по «мирским» темам, однако правительство, учитывая высочайшее влияние Церкви в крестьянских массах, восприняло это как признак «происков англо-американских кругов». К тому же клир еще и осудил действия Народных судов и «гражданского актива» как «грех братоубийства», и это окончательно убедило власти в том, что англоамериканка гадит.