С точки зрения интересов «второй кадровой революции», задуманной тов. Червенковым, процесс по делу Костова создал идеальные условия. По ходу компромат появился на всех, с кем «заговорщики» хотя бы разок мельком говорили. Сам факт таких разговоров уже был компроматом, а в первую очередь под раздачу попадали Добри Тернешев — бывший главком НОПА и Антон Югов — глава МВД, уже тоже бывший, ибо, как только еще летом мелькнуло его имя, его, хотя и рвавшего отщепенца на тряпки, перевели на куда более высокую, но гораздо более слабую должность вице-премьера, сменив на Руси Христозова.
Жрать их тов. Червенков начал раньше, чем следовало бы (в самом начале января, когда тов. Коларов был еще относительно жив), обвинив в «недостатке пролетарской бдительности, слепоте в отношении предательской антисоветской деятельности Костова и его банды». То есть раз в годы войны терпели рядом с собой отщепенца, стало быть, тоже объективно отщепенцы.
И поднялся топор... Но вмешался тов. Сталин. К тов. Терпешеву он, похоже, испытывал симпатию — как Верховный главнокомандующий к Верховному главнокомандующему. К тов. Югову — вряд ли, но помнил, как яростно защищал тов. Югова тов. Червенков всего полгода назад, и понимал что к чему, в связи с чем велел не зарываться, тасуя чужую номенклатуру. В итоге оба отделались выговорами с понижением, — но не всем так же свезло. Так что...
Начало 1950 года лучше всего определяется словом «месиво», — и месили, задолго до председателя Мао, введшего в оборот эту формулировку, «по штабам», а не как в Москве, подбираясь к вершинам снизу. Именами особо злоупотреблять не буду, они всё равно ничего никому не скажут, но если у народа помельче еще был какой-то шанс выкрутиться, вовремя найдя подход к тов. Живкову, имевшему репутацию человека не кровожадного, и влиться под его поруку в «правильную обойму», то «ветераны» летели подобно увядшим листьям, освобождая место для «кристально чистых».
Забирали за всё хорошее. За «саботаж», за «трайчокостовщину», за «титоизм», за «гешевщину», за «осквернение высокого звания коммуниста». Последнее, к слову, иногда и по делу: например, Лев Главинчев, тот самый «главорез», палач ВМРО и софийского «2 февраля», с «вкусной» должности начальника пограничной стражи загремел в лагерь на придурочью должность «культпросветника» за доказанную контрабанду, изнасилования и прочие реальные шалости, которых даже не отрицал.
Но и другие, попавшие по политическим статьям, тоже не отрицали. А если и отрицали, то очень недолго, а потом во всем признавались, потому что в руках у Мирчо Спасова (ага!), близкого друга тов. Живкова, вовлеченного им в «червенковскую обойму», мужика крепко пьющего, но работящего и к тому же прошедшего годичный курс наук в Москве, что-то отрицать было и неразумно, и невозможно.
Тодор Живков
«Меня пытали фашисты, — рассказывал позже профессор Петр Кунин, фигура по меркам подполья крупнейшая. — Сильно пытали. Но с этим никакого сравнения». Это на уровне правительства. Досталось и силовикам. «Когда меня пытали при Филове, — бессмысленно просил помощи Стефан Богданов, шеф безпеки, арестованный вместе с заместителями, — это по сравнению с нынешними пытками было детским садом. И тогда мне придавала сил наша идея. А теперь я терплю без всякой вины, и меня обвиняют мои самые верные товарищи, всю жизнь бывшие рядом».
Натурально досталось и армейским. «Меня били так, как фашисты не били, — плакался шесть лет спустя обиженный генерал Петр Вранчев, ветеран со стажем и офицер РККА, себе на беду излишне потакавший царским офицерам. — А больнее всего, что били свои». И многие десятки попавших под раздачу мелких вождей с крупными заслугами подтверждают: «Фашисты били, но так, как били наши, описать невозможно».
В общем, всё шло как нельзя лучше. С помощью советских специалистов, имевших указание оказывать болгарским товарищам «методическую и иную поддержку», «недостойные», в том числе 13 членов ЦК, шесть членов Политбюро и 10 министров, покидали кабинеты, уступая место «достойным», — но и у советских специалистов, как оказалось, были виды на будущее. Они не собирались всю жизнь провести в заштатной Софии и потому старались по максимуму показать пославшим их, что умеют работать лучше, чем коллеги, оставшиеся в уютной Москве.