Сколько в критике было объективного, а сколько субъективного, сказать сложно, да это и неважно. Главное, что «двадцатилетка» разрабатывалась с помощью ЦК КПСС и линия ЦК в отношении Кубы и Китая тоже полностью отражала видение Кремля, — а значит, целясь в конкурента, премьер по факту выстрелил в сторону Москвы. И тов. Живков немедленно вылетел в Москву, где, обстоятельно пересказав всё как есть, получил от Никиты Сергеевича заверения в полной поддержке, а сразу по возращении, 3 ноября, собрал Политбюро.
Тов. Югов попытался защищаться. Даже контратаковал. Обвинил тов. Живкова во властолюбии, вмешательстве в работу правительства, интригах, некомпетентности и даже помянул убийства в Ловече, устроенные Мирчо Спасовым (а кем еще, если убивали его люди, а он покрывал?), позволив себе заявить, что завтрашний пленум с этим разберется.
Мирчо Спасов
Но это было по меньшей мере наивно. Наутро, выступая с докладом «Об извращениях и нарушениях социалистической законности во времена культа личности», тов. Живков, в отличие от Апреля-56, не нежничал и не скромничал, а бил наотмашь — с упоминанием «чудовищных преступлений в Ловече» и оглашением имен по особому списку. За «извращения и нарушения», в том числе за «средневековые гитлеровские пытки», громили и растирали в порошок «орудия Сталина» — уже растертого в прах отщепенца Червенкова и двух министров, Христозова и Цанкова, с замами. Вот только о Мирчо Спасове не прозвучало ни слова, а когда вопрос все-таки возник, тему погасило короткое: «Золотой человек, добряк, очень надежный. [...] Выговор, конечно, заслужил, но был обманут, тяжело пережил. Кто верит Живкову, должен верить Спасову».
Зато в полной мере досталось Антону Югову — «палачу, с которого всё и началось», в связи с чем ему — «двуличному, злому, мстительному, суетному и болезненно честолюбивому человеку» — не место ни в руководстве, ни в партии. К тому же он еще и сексуальный маньяк. Не верите? Смотрите сюда. Появились фотографии премьера в обществе двух секретарш и разных позах, с резюме: «А вот, кстати, пришел тов. Спасов, можете задавать вопросы ему».
И возникший на пороге тов. Спасов — перегар за версту, пиджак нараспашку, за поясом пара пистолетов — улыбчиво кивал, а тов. Живков сообщил, что не может вмешиваться в дела правительства, но видит для «позора партии» ровно два выхода. Либо Югов сейчас же, перед лицом товарищей, пишет заявление об отставке с поста премьера, либо прямо с пленума едет на обследование в больницу ЦК, а тов. Спасов сопроводит.
Теперь, всё осознав, тов. Югов стал тих и благостен. «Должен откровенно сказать, товарищи, — заявил он, — что полностью согласен и всецело поддерживаю все прозвучавшие предложения, в том числе предложение вывести меня из состава Политбюро и ЦК нашей партии».
Здравомыслие окупилось. Не то чтобы очень уж с лихвой, но все-таки. Естественно, отовсюду вывели, а вскоре и попросили из рядов, но выселять не стали и повышенную пенсию назначили. Так что жил неплохо. Много гулял, завел пуделя, для удовольствия частенько играл на гитаре в ресторанчике «Стадион» около своего особнячка, до 1944-го принадлежавшего какому-то Марко Ряскову, банкиру. Неплохо играл. Официантам и посетителям шлягеры в исполнении «Тони-гитариста» нравились.
Разумеется, проявили благоразумие и прочие.
«Моя вина огромна, — со слезами (именно!) на глазах приносил повинную генерал Руси Христозов, шесть лет назад проскочивший между капельками. — Я мысленно ставлю себя на место товарищей, на основе ложных обвинений, по моей вине арестованных, подвергнутых пыткам, поруганию партийной и гражданской чести. Некоторые из них погибли. Это чрезвычайно тяжело. [...] Пока я жив, буду нести груз тяжких преступлений. Прошу понять меня, товарищи... Как учит наша партия, справедливость требует моего наказания».
«Подробное объяснение моей вины, — с дрожью в голосе (именно так!) хныкал генерал Георгий Цанков, — я дал перед Апрельским пленумом. [...] И сегодня я не изменю ни единой запятой в объяснениях [...] моей ответственности и причин моего позора. [...] Я неисправим. Я всё повторил снова. Товарищ Живков объяснит, какими этапами и почему я дошел до извращений. [...] Заслуживаю строжайшей кары. Хочу особо подчеркнуть, что тов. Спасов не имеет отношения к тому, что я творил, и уверен, партия перелистнет темную страницу своей истории...»