В общем (это не мои оценки и не коммунистические — это, на минуточку, сам Гельмут Коль), «надо признать, Болгария — единственная страна советского блока, на которую социалистический эксперимент в значительной степени повлиял положительно в экономическом плане». А то, что (добавлю от себя) после 1989 года болгарские уже не товарищи всё созданное за годы социализма со свистом прогадили и разворовали, вопрос интересный, но вне данной темы.
Так что, выслушивая под конец жизни обвинения в «предательстве», старенький тов. Живков только хмыкал, неизменно отвечая, что «всё это ложь не только пошлая, но и абсурдная... Одно дело — традиционная русско-болгарская дружба, и совсем другое — национальная идентичность и суверенитет Болгарии, которые для меня всегда были священны».
Однако добавлял: «В любой добровольной межгосударственной общности неизбежна некая степень самоограничения, то есть какого-то ограничения суверенитета каждого члена. Всем приходится голосовать за невыгодные решения во имя более важных интересов общности, жертвовать ради общности частью своего суверенитета. И чем меньше государства, чем беднее, тем большую часть суверенитета они теряют. Вопрос лишь в том, что маленькие и бедные получают взамен. Думаю, что Европейский Союз — отличный тому пример...».
Итак, Тато руководил. Год за годом. Жестко и умело. Честно соблюдая «контракт» с народом, и народ честность ценил. Благо, было что ценить и кроме честности: по сравнению с недавним прошлым, жили шикарно, как раньше не смели и мечтать, а это компенсировало отсутствие всяческих буржуазных свобод. Сам Желю Желев, будущий президент Болгарии, а в те времена официальный главный «диссидент напоказ», отмечал, что «в стране не было ни восстаний, ни политических стачек, ни студенческих демонстраций, потому что населению это было не нужно».
Жить становилось всё лучше и веселее, наука, культура, спорт расцветали, у молодежи были перспективы — и никаких диссидентов. Вернее, были, конечно, для красоты, но эти «вольтерьянцы» — несколько старых оппозиционеров, десяток поэтов, юмористов и философов — в основном паслись при дворе (как Евтушенко или Вознесенский в СССР). Иногда в Кремле аж волновались: а не идет ли Тато путем Чаушеску, с которым, кстати, близко дружил, и в 1971-м осторожный тов. Суслов даже поднимал вопрос о «надежности». Но тов. Живков быстро показал, что он хороший.
Что еще? Церковь? Она имела свои льготы, свои земли, свои монастыри и семинарии, ей никто ничего не запрещал, кроме того, что не рекомендовалось и остальным, и она, не требуя лишнего, пела осанну. Вечно недовольные турки? Имели свою нишу, в которую никто не лез, и не мелькали. Эмигранты? Эти, конечно, шумели, но тоже в меру, а если зарывались, отлаженная как часы безпека находила способы заткнуть навсегда или припугнуть.
В общем, «низы» жили обычной, вполне подходившей им жизнью. Не выживали, а именно жили: строили выполнимые планы, добивались желаемого, а те, кто очень хотел командовать, пробивались в партию — благо, железобетонных заборов не было. И своей, отдельной жизнью жили «верхи».
Тут Тато вообще проявил себя гроссмейстером, доведя искусство ротации кадров до бриллиантового блеска. Чтобы удержаться надолго, надо было явить уникальную преданность, но и тогда, зарвавшись, вполне можно было улететь, как бы предан ни был. Без интриг, конечно, не обходилось, но по горизонтали, и тов. Живков это даже одобрял, внимательно отслеживая впрок: в 1977-м по его указанию из партии вылетели почти 39 тысяч товарищей, на которых накопился компромат, что опять-таки порадовало народ. А вертикаль зависела от Кремля, на который был завязан лично Тато, и любая попытка навести мосты завершалась — быстро «по секрету» — пышными проводами на пенсию.
Особо тщательно генсек тасовал силовиков: обстоятельно, скрупулезно, отставляя при первом сомнении или хотя бы намеке на оное. Без пощады. Не глядя на заслуги. Скажем, Ангел Солаков, бравший в 1965-м «бешеного» Цвятко Анева, слетел — по просьбе тов. Андропова и с ведома тов. Живкова — за прослушку ряда софийских коллег. Ибо не отказался, а стало быть, выслуживается перед Кремлем.