А потом еще и еще — и так далее, вплоть до «Клуба поддержки гласности и перестройки» под руководством самого главного «разрешенного диссидента» страны философа Желю Желева, вроде бы не агента, но мужика явно не совсем от мира сего, в связи с чем 8 октября 1988 года, всего неделю спустя после учреждения Клуба, Димитр Стоянов уведомил тов. Живкова о том, что вокруг паренька начали виться странные иностранцы, а он, «очень склонный слушать похвалы своему таланту», чересчур к ним прислушивается, в связи с чем работу с пареньком следует усилить.
Далее началось, а летом и осенью раскрутилось по полной программе что-то, в тот момент сложно понимаемое. «Невидимая рука дергала за ниточки, — пишет Атанас Коев, — гарантируя осторожным людям возможность показать себя, но при условии, что выступления будут резкими, с политическим оттенком, но тогда никто не мог и представить себе, насколько цинично всё было на самом деле».
Действительно, было время — и мое поколение его слишком хорошо помнит,м— когда само слово «демократия» звучало волшебным заклинанием. В плохое просто не верилось, а если что-то и бросалось в глаза, нежелание видеть реальность всё равно было сильнее. Это уже потом, когда через кровь, обиду и боль началось отрезвление, всплывающие подробности начали изучать более или менее спокойно, и тогда стала проясняться правда.
Правда же заключалась в том, что в Кремле приняли решение валить Тато, который мешал, — и хотя он и так собирался уходить, ни г-на Горбачева, ни г-на Яковлева, ни, главное, Раису Максимовну, которой «противный старик» не нравился, не устраивали потенциальные преемники. Оба они — и тов. Атанасов, и тов. Стоянов — были людьми с определенными принципами. А раз с принципами, пускай даже определенными, — значит, могли начать свою игру, и г-да Горбачевы, принципов отродясь не имевшие, были недовольны, а г-н Яковлев и его кураторы — тем паче. Москве нравились «молодые реформаторы», в идеале — на поводке у Лубянки (и хрен с ним, что не только у Лубянки, как те же тов. Луканов и Младенов). Или — «блаженненькие с интересом» вроде Александра Лилова. И Кремль начал давить.
Собственно, Кремль давил и раньше, еще с 1988-го, в первую очередь саботируя исполнение экономических обязательств, при том что София свои обязательства исполняла скрупулезно, — и это, учитывая специфику односторонней ориентации, очень больно ударяло по сытому и благополучному «живковизму».
Однако запас прочности у «дома, который построил Тошо» был слишком велик, а ждать Москва не хотела. Начали усугублять. Как пишет Костадин Чакыров, помощник Тато, «по всем советским каналам — дипломатическим, разведывательным, через прямые связи между представителями интеллигенции — текла негативная информация об обстановке в Болгарии и о самом Живкове». А советский посол тов. Шарапов, бывший помощник тов. Андропова, унаследованный г-ном Горбачевым, получил очень конкретные задания.
«Подготовка проводилась непосредственно советской дипломатической миссией, — это уже из мемуаров тов. Живкова. — Известные болгарские деятели были "обработаны" и во время посещений Советского Союза. [...] Моя карта была бита. Дискредитация меня и всё дальнейшее, в том числе изоляция и арест, было согласовано с Горбачевым».
Впрочем, до изоляции и ареста было еще далековато, а вот дискредитация шла полным ходом. Летом 1989-го начались манифестации, сперва умеренные, но к сентябрю уже серьезные, и безпека получала данные о том, что агитируют бузить какие-то новые, не из ее кадров люди, имеющие поддержку на самом «верху». А поскольку Григор Шопов не любил чего-то не знать, вскоре безпеке всё стало известно, информация пошла наверх, и 3 сентября на стол генералу легло письмо от генерального секретаря.
Вкратце. Тато просил дать уточнения по некоторым пунктам — а именно по фактам использования служебных обязанностей для личного обогащения, в первую очередь если счета за границей. Особо — относительно Андрея Луканова, негласно контролировавшего венскую фирму «Лотос» и с ведома тов. Младенова отмывавшего некие «черные» деньги через своего брата, посла в Зимбабве. А также — о причастности вице-премьера к негласной продаже «черного» оружия в страны Африки.
«Есть!» — козырнул Григор Шопов, и неделю спустя досье было готово. В принципе, теперь укротить «барчука» проблемы не было, однако оглашение повлекло бы реальные неприятности для Кремля, чья агентура тоже засветилась в «оружейных» сделках, — и тов. Живков просто послал документы в Москву: дескать, не трогайте, и я не трону. При всей невозможности бороться с г-ном Горбачевым Тато считал, что бороться нужно всегда.