Налицо, с полного одобрения князя, неустанно напоминавшего, что именно он — инициатор, была и демократизация, но «стамболовщина», хоть и «с человеческим лицом», оставалась «стамболовщиной»: действовать иначе шефы, чьи партии были, в сущности, кланами без всякой опоры в «низах», просто еще не умели, а «низы» не умели им воспротивиться. Да и не знали пока, что могут. В результате даже при отсутствии массовых арестов, шельмований и пыток выборы превращались в экстрим-шоу. Запугивание конкурентов, «помощь» армии на «спорных» участках и компромат — всё это цвело и пахло, как всегда, но появлялись и «ноу-хау» типа тушения свечей при подсчете бюллетеней, уничтожения их сразу после подсчета и т.д. Да и политические убийства по-прежнему практиковались, хотя уже не в массовом порядке, а только когда без этого было вовсе уж никак.
И каждый раз, когда вспыхивали скандалы, на авансцену выходил князь, грустно замечая, что вот, мол, в политику не вмешиваюсь, только советую, но вы ж сами видите, что в итоге происходит. Но раз уж обществу это нравится, буду терпеть. И тут же вновь уходил за кулисы, подчеркнуто не вступая в конфликт с правительством, хотя основания были: народники, войдя в состояние «головокружения от успехов», вышли из-под контроля князя, выступая уже не за «укрепление власти монарха», а за «допустимо разумное участие Его Высочества в управлении», то есть, по сути, за возвращение к принципу «царствует, но не правит», что Фердинанда никак не устраивало.
Но Фердинанд молчал — аж до тех пор, пока общеевропейский экономический кризис не подкосил ранее несокрушимые позиции Стоилова. А вот когда «тощие годы» пришли, в один прекрасный день выяснилось: русские банки не могут предоставить ни льготные, ни обычные кредиты, и венские банки тоже не доверяют гарантиям Софии, ибо — смотрите, читайте! — располагают документальными свидетельствами «попилов» и «откатов», практикуемых кабинетом Стоилова.
Это, учитывая долгое, фактически без контроля пребывание народников у власти и «практицизм» большинства министров, вполне соответствовало истине. А поскольку деньги были очень нужны, Константин Стоилов решился взять заём на 290 миллионов левов у банка с не очень хорошей репутацией, да еще и на крайне невыгодных условиях, в связи с чем приложения к контракту были оформлены как «секретные». О них, в общем, никому не следовало знать, но в январе 1899 года копии внезапно появились в парламенте. Грянул невероятный скандал, завершившийся отставкой Стоилова.
Началась форменная чехарда. Лидеры народников рвали друг другу глотки со взаимными обвинениями в коррупции, единая партия распалась на несколько «обойм», поддерживающих своих шефов, а над схваткой голубем мира летал никого не поддерживающий и набирающий в связи с этим очки князь, насмешливо названный в «Times» «Фердинанд фон Рейтинг». Всех примиряя, всех успокаивая, он при этом щедро подбрасывал компроматик, которого у него оказалось очень много и который имелся на всех, в результате чего «парламентская война», вопреки миротворчеству Его Высочества, только разгоралась.
В ноябре пришлось проводить выборы, на которых убедительную победу (при помощи полиции) одержали сторонники Васила Радославова, министра внутренних дел в «переходном правительстве». На «специфику» этих выборов князь, несмотря на просьбы обиженных, внимания будто бы не обратил. А вот когда «радослависты», пытаясь как-то наполнить бюджет, ввели «особые налоги», приведшие к бунтам и расстрелам крестьян с многочисленными жертвами, но всё же заткнули дыры, Фердинанд грохнул кулаком по столу, заявив, что как гарант Конституции не может такого терпеть, тем паче что и выборы — о ужас! — были подтасованы.
«Ультразападники», верные вассалы Вены, «запятнавшие руки болгарской кровью», вылетели из седла надолго, кабинет по личной просьбе князя возглавил абсолютный бессребреник Петко Каравелов, лидер «умеренных русофилов», а вслед за ним — профессор Стоян Данев, преемник ушедшего на покой Драгана Цанкова на посту шефа «прогрессивных либералов» («русофилов неумеренных»). Влияние же князя усилилось многократно. «Личность Фердинанда, — писал, правда несколько позже, когда система была вполне отлажена, английский посол Джордж Бьюкенен, — так выдавалась над окружающими, нет нужды говорить об его министрах. Все они большей частью были игрушками, движения которых мягко управлялись его рукой».