— Немного лучше, чем было раньше. Если будешь тренироваться чаще, то рука крепче станет, и сможешь попасть. Попробуй ещё разок.
Чайка вновь натянул тетиву, задержал дыхание. Однако рука его всё не слушалась, и он опять выстрелил мимо цели. Чайка попробовал ещё раз, и ещё раз, и ещё несколько раз, пока рука уже совсем не могла удержать оружие.
— Может быть это просто не для меня? — спросил мальчик, но Тихомир лишь фыркнул в ответ.
— Не неси чушь. Ты охотник, как и я. Это у тебя в крови. Просто нужно больше практики.
— Я не уверен, что смогу стать как ты, папа. Мне становится страшно, когда думаю, что так учусь убивать… А я не хочу.
— А как ты еду добывать будешь? — усмехнулся охотник. — Да и не только еду, но и шкуру, кости, рога… А если придётся защищать свой дом от плохих людей? Увы, сынок, мир жесток. И тебя должно пугать не то, что ты кого-то убьёшь, а что ты сам за себя постоять не сможешь.
— Но почему я должен бояться этого?
Тихомир вздохнул. Вдруг он приобнял сына за плечи и повернул в сторону ночной дубравы.
— Зорька, посмотри на лес. На первый взгляд, это миролюбивое место. Но на самом деле, это жесткое царство, где каждый борется за жизнь… Там животные делятся на хищников и жертв. Хищники убивают слабого, чтобы есть, а жертвам приходится защищаться. Лоси и олени – жертвы, у них есть крепкие рога и копыта. У зайцев, которые тоже еда, – быстрые и сильные лапы. Зодчий позаботился, чтобы каждый зверь мог спасти себя. Даже если ему суждено быть съеденным. Человек тоже недалеко ушёл от сурового закона: нам нужно уметь сражаться, чтобы убивать ради пищи, как хищники, и защищаться, как жертвы. Конечно, это грех убивать беззащитного. Никогда не смей так поступать. Но если будут угрожать тебе или семье, ты должен защитить себя и свой дом любой ценой.
Чайка смиренно слушал наставление отца и молча кивнул, усвоив урок. Тихомир вновь перешёл на свой привычный весёлый тон и предложил пометать ножи. Но пока отец шёл за ними, боковым зрением мальчик заметил кого-то бегущего в сторону леса. Повернувшись и присмотревшись, он разглядел рыжую макушку.
— Как помню, с меткостью у тебя неплохо, поэтому просто для закрепления…
— Папа… — начал робко Чайка. — Уже поздно, и боюсь матушка заругает если мы будем продолжать шуметь. Да и ты устал.
Тихомир почесал затылок. У него и вправду уже глаза слипались, и он был не против поскорее прилечь.
— Так уж и быть, можем отдохнуть. Но ты перед сном ещё потренируйся.
— Конечно! — Чайка улыбнулся самой светлой улыбкой, какой мог. Пожелав спокойной ночи друг другу, Чайка стал метать ножи в мишень, а Тихомир зашёл в дом. Мальчик подождал немного, пока отец не уляжется спать, потом положил оружие, глянул на сладко храпящего пса, и прокрался за забор. Сделав несколько неуверенных шагов от дома, Чайка побежал вслед за замеченной тогда рыжей головой.
Сорока уходил глубже в лес, освещая себе путь тусклым светом. Под ногами выступали корневища, ветки тянулись к лицу мальчишки. В гробовой тишине трескался хворост, на который Сорока случайно наступал, хоть он и старался пробираться бесшумно. Наконец, оказавшись на небольшой, усеянной небесными шапками василька полянке, он остановился. Место показалось ему подходящим для ритуала. В самом центре он начертил круг, внутри него – семиконечную звезду и под каждой её вершиной определённый символ, как было изображено в чёрной книге. На семи концах он зажёг по одной свече, в самом центре разместил чашу, наполненную травами. Осталось только добавить то, что связывало умершего с миром живых. После побега у них ничего не осталось от ведьмы, кроме одного… Кровь ближайшего родственника подходила для ритуала. Мальчишка достал нож и раскрыл ладонь перед собой. Занёс лезвие над рукой, но духу всё не хватало её проколоть. От одной только мысли, что сейчас он испытает, тело сковывало. Сорока вдохнул поглубже, наконец, зажмурился и резко вонзил холодный металл в ладонь. Стиснув зубы, мальчишка прошипел от боли. Когда ощущения поутихли, он поднял руку над чашей, вынул кончик ножа из раны и прошептал заклинание. Растения в чаше окропило кровью.
Мальчишка замотал порезанную руку платком. Положив сухую ветку в подношение, поджёг её огнивом. Пламя стало поглощать жертву миру духов, от дыма потянуло пряным запахом. Встав на колени, Сорока прижал ладони к земле, закрыл глаза и вновь зашептал выученные строки. В воспоминаниях мелькал образ матери, отчего сердце мальчишки ныло от тоски. Вдруг, словно по его зову, поднялся ветер, возмущённо засвистевший меж кронов деревьев. Огонь всколыхнулся. Один мощный порыв задул его и огоньки свечей. Сорока ждал, ветер выл всё тише и тише, пока совсем не стих.