— И вправду странно… Я не спал всю ночь, но никаких завываний ветра не слышал… — проговорил Чайка.
— Повезло! А то, если бы тебя и тётушку Альгиз высосали, что мы бы делали? Ты, на всякий случай, окна поплотнее запирай.
— Хорошо-хорошо, — закивал Чайка. — Слушай, а ты так ничего в своей книге не нашёл?
— Не нашёл, — рыжий покачал головой. — И узнать мне неоткуда… Только если от того волшебника, что вчера приходил.
Но Чайка в душе не ведал о каком волшебнике говорил Сорока, и ему пришлось объяснять. Выслушав, белокурый задумчиво посмотрел в глубину леса.
— Если он единственный, кто в этом нам поможет, — говорил он, — то нужно попытаться его отыскать. Возможно, он остановился недалеко отсюда и ждёт, когда мы передумаем.
— Пойдём сейчас? — Сорока был готов спрыгнуть с ветки, как тонкая ручка Чайки легла ему на плечо.
— Сейчас опасно уходить далеко от деревни. Можно было бы попробовать днём, только вот… — мальчик печально вздохнул и поднёс к лицу свои ладони. Он вглядывался в их белизну, от которой исходило едва заметное сияние. — Я бы мог выйти, но боюсь матушка будет волноваться и рассердится. А так бы надел плащ и укутался с головы до ног.
— Ага! А глаза ты как спрячешь? — возразил рыжий. — Или предлагаешь мне тебя слепого за ручку по лесу вести? Нет уж, ты только помешаешь, я тогда сам лучше… — Сорока вдруг замолк. Мальчишка не сразу заметил, что сказанное им ранило Чайку, но забрать свои слова назад он уже не мог. И на ум ему пришла лишь одна фраза. — Не обижайся только…
Чайка не был из обидчивых. Он вновь качнул головой, но теперь снисходительно.
— Кстати, — начал он. — Если вдруг боишься ночевать один, то можешь пожить у меня какое-то время. Я смогу уговорить матушку, она поймёт.
— Вот ещё. Я же пережил ту ночь, — отказал Сорока. — Да и так вас объедаю. Так что не стану злоупотреблять вашим гостеприимством.
— Как знаешь… Но помни, что ты самый желанный гость, — и, договорив, Чайка спрыгнул с дерева. Пора было расходиться по домам.
Золотистый круг луны поднимался из-за горизонта. Совсем недавно она была в своём расцвете. Но полнолуние прошло, и теперь она каждую ночь становилась всё меньше, убывая. По дороге домой вместе с Чайкой, Сорока не слышал ни воя, ни рыданий, не чувствовал, что ему что-то угрожало. Возможно те существа нападали всего раз, или они просто не могли навредить человеку вне стен его дома. Вокруг было тихо. Они были единственными детьми, да и вообще людьми, кто оставался допоздна на улице. Сорока благополучно добрался до своего жилья и приготовился ко сну. Ставни окон он не отпирал со вчера: не было ни одной лазейки куда можно было просочиться. Но опять что-то не давало мальчишке покоя, и глаза его не закрывались от навязчивого страха. На чердаке снова беспокойно бродил домовой, и такой тяжёлой поступью, будто бы таскал вещи. Сороке всё мерещился вой, но, прислушиваясь, он обнаруживал тишину. Ворочался бесконечно долго, слух его был навострён, и при свисте ветра рыжий каждый раз вздрагивал. Но не только предчувствие опасности мешало ему отдохнуть. Он беспокоился о Чайке, тётушке Альгиз. Их дом до сих пор обходили стороной, однако это не значило, что и сегодня недуг минует его обитателей. А вдруг Чайка забыл о его совете… В конце концов, ему надоело валяться в постели и волноваться, и начал собираться. Чайка был прав – лучше переночевать у него. Ведь Сорока уже знал, как не пустить беду в дом, и он мог уберечь их обоих, будучи рядом.
Сорока отпирал дверь. С ним был фонарь, так что ночная тьма его не пугала. На шее висел амулет из перьев птицы, потому и снаружи нечисть не могла его схватить. Да и идти было недалеко. Только переступив порог, Сорока захлопнул дверь. Ночное небо заволокло облаками, скрыв даже луну. Мальчишка почти что бежал, держа в одной руке источник света. Вторую он положил на амулет, прислонив его к груди. Под ногами шуршала трава, слегка подвывал ветерок, однако порывов его Сорока не ощущал. С каждым шагом казалось, что тьма вокруг сгущалась, ветер завывал всё ближе, звучнее, становясь похожим на жалобные стоны. Нарастающий ужас подхлёстывал бежать быстрее, скорее добраться до Чайки. Отчаянные, гудящие рыдания доносились позади, а до дружеского двора оставалось совсем чуть-чуть. Из чердачного окна лился тёплый свет, и наружу выглядывала белокурая голова. Заметив его, рыжий крикнул что было мочи.