— Закрой ставни! Быстро!
Чайка тут же глянул в сторону крика, а потом ускользнул внутрь, хлопнув ставнями. Разбуженный Шмель истошно залаял. Сорока перепрыгнул через забор, но неудачно зацепился ногой и повалился наземь. Мерзкий холод сковал его тело, он почувствовал, как над ним нависло нечто озлобленное, закружило и истошным воем оглушило, однако не могло его коснуться.
— Уйдите от него! Прочь! Прочь! — прозвенел голос Чайки.
Он босиком подбежал к другу, валявшемуся на земле. Нечисть как будто услышала приказ и отступила, но продолжила недовольно подвывать вокруг. Чайка помог подняться Сороке, заботливо отряхнул его от пыли и за руку потащил к крыльцу, где уже стояла сердитая Альгиз.
— Что вы тут устроили? Что за крики посреди ночи!
— Матушка, мы бы не шумели без причины! Прошу, давай поговорим внутри, — пролепетал Чайка.
Альгиз скользнула строгим взглядом по мальчишкам. Сорока чуть дрожал, сжимая руку её сына, и стеснялся поднять голову. Выглядел он беспомощным и напуганным. Гнев женщины быстро прошёл, и она велела им войти в дом. Шмель крутился у крыльца, чуть подвывал в унисон ветру, и всё пытался проскочить внутрь. Альгиз шикнула на него и закрыла дверь. Пёс разочарованно проскулил и отправился бродить по двору, искать для сна местечко поудобнее.
Снаружи стихло, и Сорока почувствовал себя в полной безопасности. Однако не так он рассчитывал появиться в их доме, от стыда его щёки краснели. Он сидел за столом, понурив голову, как вдруг перед ним возникла чашка горячего отвара из облепихи.
— На вот… Согрейся, — Чайка легонько подтолкнул её ближе. Его голос вновь звучал робко, будто боялся сказать что-то плохое.
Сорока молча кивнул и обхватил чашку ладонями. Приятное тепло растеклось по рукам, и дрожь слегка унялась. Он немного отхлебнул, захлюпав горячим напитком. Альгиз села на скамью напротив Сороки, глазами указала Чайке сесть рядом с ними на лавку, а потом начала:
— А теперь расскажите мне, дорогие мои, что случилось. Почему вы решили всех соседей перебудить?
Чайка опустил взгляд: он не знал, что именно сказать. Сорока же наоборот приободрился.
— Волки!
— Волки? — Альгиз недоверчиво смерила его взглядом. — Нет, не волки. Шмель бы за тебя заступился тогда. А он лишь беспомощно лаял.
Она свела руки на пышной груди, выжидающе глядела то на своего сына, то на его дурного друга.
— Зачем ты вообще пришёл?
— Одному ночевать не хотелось… — неохотно процедил мальчишка.
— А чего кричал?
— Испугался… — преодолел свою гордость Сорока.
— И чего?
Он пожал плечами и опустил взгляд также, как и Чайка. Большего вытянуть из них лекáрка не могла. Да и глубокой ночью усталость брала своё.
— Ладно, зайчишки. Не хотите говорить – не надо, — Альгиз поднялась со скамьи. — Зодчий вам свидетель. Идите лучше спать. И чтоб больше меня не будили.
Мальчишки подняли головы и разом кивнули. Они поднялись на чердак, свечу Чайка не успел потушить, и она догорала на подоконнике.
— Можешь ложиться, — сказал белокурый. — Я всё равно пока не собирался спать. Только…
Сорока не раздумывая лёг на постеленную шкуру. Наконец его ничто не волновало, он мог спокойно отдохнуть. Но белоснежная голова нависла над ним.
— Только не мог бы ты снять грязную одежду? Я своей рубахой поделюсь…
Мальчишка промычал в знак согласия и стал лениво раздеваться. Чайка откопал свою чистенькую рубаху. Сорока переоделся, а потом спрятался под шкурку, завернувшись в кокон. Чайка тихо подобрал книгу, которую он читал и сел под окном. Но перед тем, как вновь погрузиться в неё, он вдруг обратился к Сороке.
— Спасибо, что не рассказал маме о тех тварях…
Кокон зашевелился. Рыжая головушка высунулась, и дымчатые глазки сонно, но с любопытством, глянули на друга.
— Почему ты благодаришь за такое?
— Если бы мы ей рассказали, она бы поверила… Пересказала бы потом покровительнице, а она вызвала бы Охотников. А я не хочу, чтобы сюда приезжали Охотники.