— Да что такое? — вновь спросил он.
— Нам нужно срочно уходить, — тихо проговорил он, стараясь как можно быстрее пробраться к стойлам.
— Чего ради?.. Это из-за того человека? Ты его знаешь?
— Потом… — но Ведар не закончил фразу, как раздался звон колоколов.
Колокола звенели бодро, звонко, заполняя своим звоном улицы града. Для вечерни было рано, и мелодия звучала другая. Произошло что-то особое, радостное. Салем остановился, и принялся успокаивать птицу, голосившую на его плече. Спешить ему было ни к чему. Оттуда, где он стоял, было хорошо видно, как медленно отворились двери храма. Из глубины обители, озарённой светом свечей, вышла череда людей. Первым вышел патрон Эфлиский, облачённый в белое с золотом одеяние, окутанный багряной мантией, и на груди его блестела брошь – Око Зодчего. Следом за ним — светич Дальбора, князь Василевс Тёмный. Невзирая на прозвище, его кожа и волосы были светлы, как солнечный день, а глаза – цвета летнего леса. Только одежда была бардовой и мех на вороте – бурый. Он величественно встал перед своим народом, внимал радостным окликам, а потом взмахом руки унял толпу. Далее воцарилась тишина. Последним вышел никому неизвестный покровитель, одетый в белое облачение с серебряной вышивкой на рукавах и груди – намного проще, чем у патрона. Его длинные волосы стекали по спине и плечам и казались намного светлее волос самого князя. Он скромно стоял позади, ощущая себя не на своём месте, но смиренно принимал взор любопытных.
— Народ мой! — разразился громовой голос светича. — Жители Дальбора, братья и сёстры древичи. С тех пор, как сын мой, Финист Зоркий, не появлялся на виду, много неприятных слухов разошлось. Не смею винить! Но правда огорчила бы вас, потому она была тайной. До сего момента. Наследник Дальбора сильно пострадал во время охоты и оказался на грани жизни и смерти.
Толпа разразилась испуганным перешёптыванием. Но голоса быстро стихли, стоило князю вновь поднять руку.
— Да, это страшная весть. И нельзя было говорить. Но беда миновала благодаря чуду! — князь вдруг обернулся к скромному покровителю и жестом пригласил его выйти вперёд. — Прошу вас, покровитель Ксений, вам не стоит оставаться в тени.
Ксений робко кивнул, но вышел навстречу дальборовцам, поравнявшись с Василевсом.
— Этот человек спас жизнь моему сыну. Зодчий избрал его для совершения чуда! И с помощью его благодати исцелил смертельные раны нашего Финиста. Он пока ещё слаб, но силой Зодчего его вновь поднимут на ноги! И, когда-нибудь, он сможет занять моё место, поведя вас за собой.
Настрой толпы от страха перешёл в ликование. Люди кричали «Слава Зодчему!», «Слава покровителю Ксению!», «Слава светичам Дальбора!». Покровитель с удивлением смотрел на людей, славящих его, и, казалось, не хотел принимать почестей. Патрон, внемлющий речи князя и крикам толпы, вдруг сам заговорил.
— Цените любовь, цените заботу, дарованную вам Зодчим, создателем нашим! — от этих слов, народ сразу же стих, благоговея перед патроном. — Покровитель Ксений останется при храме Дальбора, пока Финист не поправится окончательно. Но знайте, что дом его в Ирийских садах Мегалонии! Пока вы поддерживаете империю – империя поддерживает вас! Пока вы верите в Зодчего – Зодчий заботится о вас!
Благоговейная тишина нарушилась общей молитвой милосердному Зодчему. Вокруг храма собрался почти весь град, только Салем Молот-Ведьм стоял в отдалении от покорённых властью всевышнего.
— Что за лицемерие, — отчеканил он и, повернувшись спиной к храму, направился к воротам града, допрашивать сторожевых о зелейнике Ведаре, муже давно убитой ведьмы.
Глава VI – Лютая ночь
После рассказа о том, что взрослые видели в граде, вернёмся вновь к нашим мальчишкам. На следующий день, после пугающей ночи. Сорока проснулся поздно, но бодрым. Чайка всё ещё посапывал на краю. Ставни окон были плотно закрыты, и потому лучи солнца не проникали внутрь, сохраняя на чердаке темноту. Боясь разбудить друга, парнишка переоделся в свою пыльную одежонку и прокрался к лесенке. Внизу никого не было. Видимо, Альгиз вышла в деревню лечить пострадавших этой ночью. Но на столе всё равно осталась еда: буханка каштанового хлеба, миска с овощами и кувшин лосиного молока. Даже спеша куда-то, она позаботилась, чтобы дети не остались голодными. Сорока наскоро позавтракал, оставив половину Чайке, но всё равно хорошо прочувствовал солёный, древесный вкус молока и медово-ореховую сладость хлеба, разбавленную кислинкой ягод, запечённых в нём. Завернув буханку обратно в платок, Сорока отправился проведать свой дом.