Рыжий мне нравился всё меньше и меньше.
— Умею! Что за глупости? Но это сложно. А грибы бахари тоже едят. Будешь теперь знать.
— Медок прав. Охота – очень тяжёлый промысел. Даже с луком и ловушками поймать что-то не всегда получается. А когда ты охотишься одними когтями, да клыками, это ещё сложнее, — вразумил рыжего Чаечка.
После скудной трапезы, мальчишки стали готовиться ко сну и прижались спинами к шершавому, будто исполосованному шрамами, стволу. Вновь опустилась ночь. Но меня вдруг охватила тревога. Было очень странно, словно вся округа уснула, почти стала безжизненной. Ночью некоторые звери только просыпаются. А сейчас даже филин не ухал. Я посмотрел на ребят. У тех уже не была ни сна в глазу, и выглядели они встревоженно.
— Как-то зябко… — пробормотал Сорока. — Даже костёр перестал греть.
— Кто-то приближается… — испуганно сказал Чайка.
— Кто же? Дух какой-то? — Сорока потянулся к другу поближе, чтобы лучше его услышать.
Чайка не ответил, лишь продолжил:
— Кто-то очень несчастный, очень жестокий… — мальчик съёжился. — Полный злобы.
Огонь задрожал, будто бы сам содрогался от ужаса. Казалось, один сильный порыв ветра – и он потухнет. И тогда мы останемся совсем без защиты. По моему указу Сорока очертил нас и костёр веткой, заговором попросил Землю о защите. Чайка же словно остолбенел, его трясло, как листочек на ветру.
— Кто приближается? Почему нам что-то угрожает? Разве хозяин леса не принял нас за гостей? — сыпал вопросами Сорока, но я и сам правильного ответа не знал.
Мы могли лешего разозлить ненароком, однако ничего плохого не делали. Могла сюда забрести и нечисть, которая нередко скрывалась в лесу. Но самое страшное: мы могли столкнуться с чудовищем…
Чайка закрыл голову руками.
— Он уже здесь.
Языки пламени всколыхнулись. Приблизившись к костерку, я постарался рассмотреть то, что всех так напугало. И знаешь, княже, я порой жалею, что могу незримое видеть. Поначалу мне казалось, что одна из сосен ожила и пошла вразвалку. Но когда она приблизилась и опустила голову, я увидел, что ветки – не ветки, а острые, облезшие рога. На нас глядел крупный, больной зверь, с чьего черепа была содрана плоть. Его чёрный, косматый мех облипал тело мхом, был слипшийся от застывшей крови. Длинные, костлявые, будто старческие руки опускались до самых пят чудовища. Шаг был широкий, но совсем беззвучный, ни одна ветка не треснула под истёртой стопой, ни одного дерева чудище не потревожило. Сгорбившись, оно шло прямиком к нашему костру.
У меня пропал дар речи. Нас нашёл заблудший.
— Да кого вы увидели?! — возмутился Сорока. — Я ничего не вижу!
— И лучше тебе этого не видеть, — я повернулся к мальчишке. — К нам идёт заблудший. Чудовище…
Мои слова мальчишку словно ударили молнией. Он опустил голову, пытаясь собраться с мыслями.
— Медок, что нам делать? — обратился он ко мне. — Он же нас сожрёт…
Придумать план спасения было непросто. Чудовище – сильнее и опаснее нечисти. Его не изгнать, и не так просто убить. Я вдруг услышал голос Чайки, шепчущий: «Уходи-уходи-уходи». Он дрожал, согнувшись и держась за голову, словно она у него вот-вот разорвётся. Тьма сгустилась, огонь ослабевал, склонялся всё ниже к земле и дрожал. Подняв глаза, я увидел, как когтистая, с обвисшей серой кожей ладонь тянулась к нашему защитному кругу, и зашипел от испуга. Чайка истошно закричал:
— Уходи! Уходи! Уходи!
Огонь почти потух. Сорока поджёг о него палку и поднял над собой, чтобы встретить нечто зловещее. Как вдруг Чайка вскочил на ноги, сорвал с себя плащ. Белоснежная кожа загорелась мягким, прохладным светом, озарив руку, раскрывшуюся, как пасть зверя, полную истёртых зубов-ножей.
— Я сказал, убирайся! Прочь! Прочь!
Чудовище отпрянуло, его руку словно ошпарило. Пустые глазницы посмотрели на светившегося ребёнка, а потом на конечность, обожжённую холодным светом. Заблудший неуклюже повернулся и без колебаний ушёл в чащу. Костёр разгорелся как прежде, и кожа Чайки, казалось, вновь погасла.
Мы сидели вокруг костра, затаившись, прислушиваясь к малейшему шороху. В траве закопошились мыши. Раздалась ночная трель соловья. Жизнь вновь вернулась к месту нашего привала.