«Приедем к самым холодам, — с беспокойством думал Толька. — Бобрам и времени не останется осмотреться, приготовиться к зиме. Дикие еще ничего, и Старшина, пожалуй, выдержит, а Вес пера…»
Бобров отцепляли, чтобы освободить путь стройматериалам, машинам, углю, стали. Дежурные и диспетчеры отмахивались от Тольки, им было не до него. На одной из станций начальник, грузный седой мужчина, резко отчитал Тольку:
— Надо государственно мыслить, товарищ Сорокин. Какой мы имеем сейчас год? Сорок седьмой! Какая идет пятилетка? Пятилетка восстановления. Чего народ ждет от транспорта? Машин, хлеба, цемента, проката — того, без чего нельзя жить. А вы с бобрами.
Начальник хотел выйти из кабинета, но Толька, бледный от волнения, встал в дверях.
— А вы как считаете? Конечно, это государственное дело — возродить бобровый промысел, которого уже сто лет нет в России. И на это дело потрачены миллионы. А вы задерживаете вагон, задерживаете, хотя бобры под угрозой гибели.
То, что Толя говорил, не было преувеличением; перед глазами все время стояли отощавший, со свалявшейся шерстью, рыжий Старшина и черный бобренок, почти не прикасавшийся к пище.
— Вы бы на них посмотрели, вы бы только посмотрели на них! — добавил Толя почти со слезами.
— Ну, не волнуйтесь, — другим тоном сказал начальник. — Ведь были на войне? Наш генерал, например, так говорил: «Держи сердце на коротком поводу», — он в танкисты из кавалерии определился. Не волнуйтесь — отправим!
Наконец Толя с бобрами добрался до Томска. Отсюда он послал несколько телеграмм начальнику станции, на которой остался Юра, но ответа не получил. На сердце было тревожно.
…После осмотра бобров зоотехником Пушного института выяснилось, что зверям необходим длительный отдых, прежде чем они смогут снова отправиться в путь. За этот долгий месяц с деревьев облетели последние листья, стали реки, выпал снег, а Толя Сорокин прочел все, какие мог добыть, книги по боброводству и так привязался к своим подопечным, что, когда директор института предложил ему самому отвезти бобров в тайгу, устроить там зверей, словом — «довести дело до конца», он недоуменно пожал плечами:
— А как же иначе?!
— Вот и хорошо, — обрадовался директор. — Там у нас опорная база, ну, изба, проще говоря. Особых удобств не найдете, но топливо заготовлено и продовольствия на зиму хватит. Похозяйничайте в одиночку: у нас сейчас весь народ занят соболем и белкой-телеуткой. А с течением времени пришлем сменщика.
До озера Тара пришлось четыре часа лететь на самолете над однообразным заснеженным пространством, где русла рек угадываются темными полосами прибрежных зарослей. Потом от аэродрома еще шестьсот километров ехали через тайгу на грузовой машине.
На опорной базе, едва отогревшись с пути, накормив бобров, Толя подогнал крепления лыж и принялся за работу. Надо, было найти и нанести на карту хорошие бобриные угодья: старицы, мелководные протоки с близкими и достаточно обильными древесными зарослями по берегам. Надо было для каждой пары бобров вырыть глубокие и просторные норы с безопасным выходом под лед. Надо было заготовить на всю долгую и суровую зиму корм для зверьков-переселенцев, то есть нарубить молодого ивняка и осинника и затопить его в прорубях у выходов из нор. Надо было, наконец, прорубить в толстом речном льду продушины, чтобы в теплые ночи бобры могли выбираться на лед — подышать свежим воздухом, осмотреться и освоиться в незнакомом краю.
…Сменщик приехал в середине января. Толя проснулся от шума — кто-то хозяйничал в избе. Открыл глаза и не сразу поверил себе, зажмурился, снова открыл глаза:
— Юрка?! Как ты тут очутился?
— А где мне быть, педагог? Где мне, по-твоему, надо быть?
Было уже поздно, но Юра настоял на том, чтобы сейчас же идти осматривать хозяйство. Ночь выдалась безветренная и лунная. Толя шел впереди, уверенно показывая дорогу. На берегу темнели хорошо утоптанные бобриные тропки, валялись деревья с характерными коническими погрызами, и хотя зверьков не было видно, присутствие их для опытного глаза казалось настолько несомненным, что строгое, похудевшее во время болезни Юрино лицо с каждой минутой прояснялось.
К старице Верхней, где Толя расселил ручных бобров, добрались лишь под утро.
— Гляди! — прошептал Толя, прижимаясь к стволу дерева.
На снегу рядом с черной проталиной мелькнула какая-то тень, раздался звонкий удар хвоста, и вода заколыхалась.
— Старшина, — шепнул Толя. — Подожди…