— Видел! — повторит сказочник. — Поэтому и рассказал о виденном.
Впрочем, в коротком этом повествовании не следует ждать появления спящих красавиц, принцев и людоедов. Действуют в нем лица реальные, упоминаемые даже в энциклопедиях, если не считать профессора N, лица даже более чем реального, которое в энциклопедии не попало исключительно по прихоти случая и проискам недоброжелателей.
В начале его деятельности, отдавая должное присущей этому человеку способности к безупречным логическим построениям, студенты и восторженные молодые студентки называли профессора «Молодым Эвклидом».
Он был высок ростом, строен, с лицом полным, но чрезвычайно бледным, что свойственно людям, привыкшим работать ночью, при искусственном свете. Губы у него были тонкие, красные, почти всегда изображающие ироническую улыбку. Смотрел он чаще всего мимо собеседника, рассеянно, и говорил тихо, как человек, знающий, что собеседник напрягает слух, боясь проронить малейшее словечко.
Очень давно, только еще приступая к профессорской деятельности, он получил из академических фондов платино-иридиевый сплав, тот самый, из которого изготовлен эталон метра в Международном бюро мер и весов в Севре (Франция), и опытный мастер академических мастерских отлил для него прямую, являющуюся кратчайшим расстоянием между двумя точками — «х» и «у».
С тех пор он являлся на лекции неизменно с этой платино-иридиевой прямой. И на практических занятиях сам лично перебегал из точки «х» в точку «у» строго по прямой, позволяя студентам и студенткам избирать произвольные направления, чтобы удостовериться в их ложности.
Эти практические занятия облегчали усвоение материала, способствуя возрастанию, и так уже значительной популярности N.
Так обстояло дело, когда неожиданно профессор отказался от публичной деятельности и углубился в работу, о которой он избегал говорить, а если приходилось, выражался общо и неопределенно: «Труд моей жизни».
Размышляя над этим трудом, N долгие часы сидел в своем уютном кабинете на даче, перед ярко горящим камином. Тут уж прямая использовалась им в качестве кочерги и в атмосфере сильного жара превратилась совершенно в загогулину.
Добровольное это отшельничество продолжалось недолго. Профессор вернулся на кафедру, где его приветствовали студенты и студентки. Однако праздничный день окончился печально. Когда К, как в прежние времена, уложил платино-иридиевую прямую на пол лаборатории и побежал из точки «х» в точку «у», а за ним последовали студенты и студентки, то по окончании опыта все они оказались в исходной точке «х».
А две особенно восторженные студентки, лучшие ученицы N, Р. и С., по пути исчезли, как бы провалились сквозь землю.
Частично досадная неудача практических занятий объяснялась, очевидно, одним — превращением платиновой прямой под влиянием жара в замкнутую восьмерку. Но от профессора рациональное объяснение почему-то ускользнуло. Потрясенный исчезновением самых красивых и преданных учениц, он придал происшедшему чуть ли не мистический смысл.
Выше я не имел повода упомянуть, что профессор, о котором идет речь, хотя и получил в среде учащейся молодежи прозвище «Молодой Эвклид», но занимался не геометрией или другой областью математики, а исключительно искусством. Именно в искусствоведении он столь успешно (если не считать последнего афронта) занимался изучением расстояния между точками «х» и «у» (символы, условно обозначающие близкие ему художественные школы прошлого и настоящего), рассекая его, то есть искусство, безукоризненными прямыми.
Прозвище лишь подчеркивало силу логического мышления N.
…После афронта профессор переселился в другой город, заняв там в соответствующем институте кафедру по специальности.
Я предполагал, что больше с ним не встречусь, но, как выражались стародавние писатели, «судьба судила иначе».
Осенью 1953 года я был командирован своим ведомством в Ленинград. Возможность вновь посетить Эрмитаж и Русский музей всегда праздник не только для музейного работника. Есть картины, рассказывающие трагические и радостные истории, каких нигде больше и ни от кого не услышишь. Можно часами внимать бесконечной исповеди рембрандтовского блудного сына. Смотреть, как слепой отец, немо протянув руки к самому дорогому и близкому человеку, пытается слабыми этими руками отвести от склоненной головы сына непосильные беды. Есть картины, льющие свой свет молча.
Однажды довелось увидеть, как к «Мадонне Бенуа» Леонардо да Винчи подошла парочка: молоденькая невзрачная девушка — кажется, даже рябоватая — и красивый юноша.