— Это тайное тайн, — тихо сказала она, будто совсем забыв обо мне и обращаясь к самой себе. Долго молчала, а потом снова заговорила, певучим, но монотонным голосом, каким обычно рассказывала сказки. А она часто рассказывала мне, словно совсем маленькому, о Красной Шапочке, Бабе Яге и всякое такое. Слушая ее, я очень боялся, что зайдет кто-нибудь из ребят — тогда меня совсем задразнят; но, несмотря на этот постоянный страх, слушая ее, я чувствовал себя не то чтобы счастливым, но очень согретым. Так тепло и спокойно мне в жизни бывало не часто.
И на этот раз она тоже как бы рассказывала сказку. О том, что люди женятся, когда крепко полюбят друг друга. А полюбив, хорошеют, становятся похожими на цветы. И когда они целуются, головы их сближаются, а в волосах у одной — пестики, как у цветка, а в волосах другого — тычинки.
И хотя там, под сводчатыми воротами, я слышал все «слова», множество анекдотов и «случаев из жизни», изложенных вполне обнаженно, я поверил рассказу. И сразу сообразил, что мне в руки дается открытие чрезвычайной важности: когда я перескажу услышанное, ребята примут меня наконец как равного в свой «клуб».
Надо только скорее выбраться из ласковых рук тети Жени, пока никто другой не докопался до тайны, пока я единственный ее обладатель.
Я соскользнул с кресла.
— Куда ты? — окликнула тетя Женя
Не отзываясь, я вихрем сбежал вниз по лестнице, пересек двор. Ребята, к счастью, не разошлись еще.
Я начал так непривычно громко и уверенно, что все сразу замолкли. А когда я договорил, сильный и злой парень, Чертик, указывая на меня рукой, первым крикнул прозвище, которое потом долго отравляло мне жизнь:
— «Пестик-Тычинка»! «Пестик-Тычинка»!
И вслед за Чертиком это же «Пестик-Тычинка», смеясь, улюлюкая, заорали все.
Я медленно пятился, потом побежал и скрылся за дверями дома. Крики доносились все слабее, вот они и совсем затихли.
Я поднялся на второй этаж, прошел через полутемную гостиную, где только что сидела тетя Женя.
Ее не было.
Постоял недолго. Я не сердился на тетю Женю, не считал ее обманщицей, совсем не считал, смутно понимая: все случилось из-за того, что я спутал сказку с непонятной и непостижимой правдой — тайной тайн. И понимая, что делать этого — мешать правду со сказкой — никогда нельзя. Иначе придешь к непоправимому несчастью.
Может быть, и тетя Женя спутала правду со сказкой — потом, через много лет, — оттого и оборвалась ее жизнь.
Я стараюсь вспомнить ее лицо, так нужно его вспомнить, но это не удается. Только голос ее, еле слышный задумчивый шепот как бы звучит в воздухе: «Если люди крепко целуются, если они любят друг друга…»
Лиля
Длинный, узкий балкон буквой П нависает над двором. Когда идешь по нему, темные от дождей и времени доски настила тихо выскрипывают нескончаемый, то печальный, то что-то обещающий, мотив. На чугунных перилах — полоски слинявшей краски и щетинки ржавчины, похожие на крошечных некрасивых бабочек со сложенными крыльями. Они колеблются на ветру и вдруг летят, полого опускаясь во двор.
С открытой стороны балкона видна вьющаяся среди зарослей тростника речушка. От нее наползает туманец, серый, прозрачно бесплотный. Между досками широкие щели, и, хотя выглядывающая оттуда темная бездна не так уж глубока, ощущать ее под ногами страшновато. Балкон отчего дома, узенькая улочка детства — между небом и землей.
Утро разгорается, дом оживает. Во дворе старшие ребята играют в лапту. Бита ударяет по чижику, и он летит вдаль.
Я стою напротив дверей Лили, моей двоюродной сестры, и наблюдаю за игрой. За стеной послышались звуки рояля. Поверх них поднимается прекрасный женский голос. Это поет Лилина мать, тетя Ева.
Пение обрывается, тот же голос визгливо кричит:
— Если бы не твоя проклятая трусость, я бы уж давно…
— Пела в Ла Скала?! Ха-ха-ха. — Муж тети Евы не смеется, а раздельно, с паузами, низким рокочущим басом выговаривает: — Ха-ха-ха… Успокойся! Надоели вечные истерики. А кто, разреши поинтересоваться, уговаривал меня ехать в дурацкие Санта Бродицы?.. Те же три сестрицы!..
— Ты! Только ты! — Тетя Ева плачет.
— В желтый дом попали бы вы, мадам, в любом цивилизованном государстве, а не в Ла Скала. Уж поверьте!..
Рыдания постепенно затихают. Снова звучит рояль, стелет колдовскую лестницу — вверх, вверх…
…Скрипнула дверь за спиной, звонко, как скворец, скрипнула доска под легкими шагами, коротко вздрогнули и прогудели басовой струной перила: это Лиля оперлась на них. Я не поднимаю глаз и все-таки угадываю каждое ее движение — с того момента, когда она выскользнула на балкон.