Рано утром мы забрались в один из подвалов в фундаменте старой каменной стены, окружающей костел. Сашка привязал нитку к железной ржавой двери. Мы шли в темноту очень долго. Сашка разматывал катушку, а я шел вслед за ним, до смерти боясь потерять путеводный звук его шагов.
За то, чтобы вывести меня на свет божий, Сашка потребовал выкуп — десять почтовых марок колоний из небогатой моей коллекции.
— Подлость! — сказал я, но очень тихо, опасаясь, что он услышит и покинет меня в беспросветной тьме.
— Бизнес! — ответил он. Я тогда впервые услышал это слово. — Если не хочешь, оставайся. Человек может обойтись без пищи и воды двадцать семь дней.
Я поспешил обещать десять марок.
Это не было бы чрезмерной ценой, научись я на преподанном уроке разумной осторожности, но и не такие уроки, к беде, пропадают впустую.
Местечко отстояло от железной дороги верст на тридцать; туда, к станции, тянулся шлях, местами вымощенный булыжником и снова тонущий в мягкой пыли или в грязи — в зависимости от времени года.
Проедет летом бричка, пройдет пешеход, и пыль долго желтым облаком стоит в воздухе над шляхом и полями, отделяя местечко от окружающего пространства.
Может быть; именно призрачная отдаленность от мира, где в годы революции много стреляли, воевали и убивали, манила путников отойти от магистрали Москва — Одесса, чтобы попытать неверное счастье.
Во всяком случае, новые лица то и дело появлялись в местечке, где все жители наперечет и каждый новосел — событие.
Так, однажды теплой осенью мы увидели прохаживающегося по пустынной Махновской пожилого человека в жемчужно-сером костюме, очень блестящих желтых штиблетах и в серой изящной шляпе.
Булавка с ярким, как глаза у ящерицы, изумрудным камнем прикрепляла пестрый галстук к крахмальной рубашке.
Человека в сером костюме и в шляпе, с булавкой, похожей на одноглазую ящерицу, прозвали Иностранец.
Вначале мы, мальчишки, думали, что он крупный международный аферист, но вскоре подозрения сами собой рассеялись. Приезжий несколько дней ходил по городу, нанося визиты видным горожанам: аптекарю, владельцу давно уже закрытого магазина железо-скобяных изделий в нашем доме и другим коммерсантам. Потом мы увидели, как он, на этот раз в одной рубашке, без сюртука, тащит вверх по Махновской, к костелу, два листа жести. Жесть грохотала по булыжнику так призывно, что все детское население шло позади, как шли дети за флейтистом из Гамельна.
В первом ряду, взявшись за руки, шагали стройный, высокий Сэми и Александр.
Братья дружили, но иногда, при нередких провинностях младшего, Сэм с обычной полуулыбкой и похолодевшими темными глазами наносил Александру молниеносный удар. Сашка пытался ответить, но Сэм уверенным движением отбрасывал его руку и, круто повернувшись, уходил. Это был бокс, а не драка, заграничный бокс — как в книгах; получив по заслугам, Сашка никогда не плакал.
Сэм был доброжелателен, но замкнут и жил своей особой жизнью, а Сашка любил все делать шумно, на виду, хотя и он был окружен облаком тайных замыслов.
В пору, о которой идет речь, он выкрадывал у Сэма маленькие тетрадки для иностранных слов и писал в них повесть о побеге в Америку и о жизни среди диких, но благородных индейцев.
Я помню только общий план этого длинного сочинения, и круглые неровные буквы, и слово «ружо», так и изображаемое через «о», особенно часто повторяющееся. Собственно, это была не повесть, а скорее план побега, деловой и одновременно смутный.
Смутным, неверным, таинственным больше всего представлялось начало сочинения. Оно, это начало, все время менялось. Как помнится, по одному проекту мы должны были подземными ходами выйти к берегу моря, там срубить несколько деревьев и на плоту переплыть океан.
Я верил всему, и тому тоже, что подземные ходы ведут к океану, но до ужаса боялся заблудиться в этих ходах.
Согласно второму плану нам предстояло в базарный день пойти на рынок, зарыться в солому на возу у зазевавшегося дядька, а дальше — к станции, поездом до Одессы и в трюме парохода, набитом арбузами, — за океан.
Второй план нравился больше. Манил прохладный сок арбузов, но особенно то, что в этом проекте совсем не было места опасности отстать, остаться одному.
Сашка внушил мне такую уверенность в осуществимости своего плана, что и я вместе с ним стал собирать припасы для долгой дороги. Надо было ежедневно раздобывать по ломтю хлеба и куску сахара. Продукты хранились в сарайчике, двери которого выходили на бесконечный балкон, опоясывающий дом, где-то среди дровяной кладки. В темном этом сарае Сашка писал свою повесть, там же мы обсуждали детали побега. Точное местоположение тайника для сахара и сухарей было известно одному Сашке.