Но Сема не успел ответить ему. Сделав прыжок, он очутился рядом с Фрайманом и, вспомнив слова матроса, торжественно объявил:
— Именем революции следуйте за мной.
Фрайман с удивлением посмотрел на Сему и, рассмеявшись, ответил:
— Хорошо. Но куда вы идете?
— Вас зовет комиссар.
— Интересно, — Фрайман пожал плечами, — какие у меня с ним дела? Тут, наверно, какая-нибудь путаница. Ха! — обрадовался он, увидев Пейсю. — Два моих ученика. Через мои руки вы получили ремесло… Послушай, — обратился он к Семе, — ты точно слышал, что именно меня звал комиссар?
— Своими ушами, — твердо ответил Сема.
— Странно, — удивился Фрайман и зевнул, начиная нервничать. — Тут есть еще Фруйман, так нас всегда путают.
— Пойдемте, — хмуро повторил Сема и взял Фраймана за локоть.
— Можешь за мной не ухаживать, — закричал Фрайман, — а то ты, кажется, получишь баню!
Они подошли к дому Магазаника, и Сема, пропустив вперед уполномоченного Осчеквалапа, взбежал по лестнице.
— Комиссар у себя? — спросил он вестового.
— У себя.
— Пейся, — сказал Сема, усиленно подмигивая, — ты посиди с ним здесь, а я скажу комиссару.
Через десять минут Фраймана попросили в комнату к Трофиму. Он вошел, вежливо поклонился и сел, положив на колени шляпу. Трофим с лукавым любопытством смотрел на гостя.
— Так вы и есть Фрайман? — улыбаясь, спросил он.
— Я.
— Ваш мандат!
— Пожалуйста, сделайте одолжение! — быстро заговорил Фрайман и протянул комиссару бумагу с четырьмя печатями.
Трофим внимательно прочел мандат и, разгладив, положил бумагу перед собой:
— Так. Плохая липа! Кто вам ее сделал?
— Я не понимаю, — растерялся Фрайман.
— Вы не понимаете? — удивился Трофим. — Вы, такой находчивый делец, и вдруг не понимаете?.. В уезде вам ее дали?
— В уезде.
— Кто именно?
— Я его не знаю, — оглядываясь по сторонам, сказал Фрайман, — лично незнаком. Такой бледный молодой человек.
— Хорошо, — улыбнулся Трофим, — мы потом продолжим разговор. Вас сейчас отведут, и вы будете иметь время вспомнить фамилию молодого человека.
— Меня отведут? — закричал Фрайман и вскочил со своего места. — Здесь грязные руки! Здесь донос! Я уже три года работаю на революцию. Может быть, я и еще десять таких Фрайманов устроили поражение войны. Я освобождал людей от службы. Пусть скажут.
— Успокойтесь, — тихо сказал Трофим, подавая знак красноармейцам, — ваши заслуги известны!
Фраймана увели… Сема посмотрел на комиссара и, вздохнув с облегчением, вытер с лица пот.
— Так… — задумчиво произнес Трофим. — Теперь нужен хороший обыск. — Он сделал какую-то пометку на листе и, подняв голову, спросил: — А ты, Пейся, помогал ему?
— Нет, он сам, — краснея, ответил Пейся.
— Так… — еще раз повторил Трофим. — А что ж, по-вашему, такое Осчеквалап?
— Не знаю, — пожал плечами Сема. — Наверное, что-нибудь страшное!
— Плохо! Как же это курьер военного комиссара и не знает таких вещей? Может быть, ты, Пейся?.. Тоже не знаешь? Гм! Осчеквалап — Особая чрезвычайная комиссия по выделке валенок и лаптей.
— Боже мой! — с досадой воскликнул Сема.
— Вот тебе и боже мой! — засмеялся Трофим. — Конечно, хорошо, когда юные большевики ловят паразитов. За это спасибо. Но кто вам разрешил арестовывать людей? А?
— Мы его только пригласили, — смущенно проговорил Сема.
— «Пригласили»… — насмешливо повторил Трофим. — За такое приглашение вам обоим причитается сутки гауптвахты… У тебя, Сема, память хорошая, ты мне как-нибудь напомни, что я вам должен сутки гауптвахты. Слышишь?
— Хорошо, — согласился Сема. — А сколько вы должны Фрайману?
— Лет пять на соляных приисках, — улыбнулся комиссар. — Не мало?
— Нет, — серьезно ответил Сема. — Я думаю, будет вполне достаточно!
Паек курьера комиссара был невелик, но Сема всегда приносил его домой с чувством особой радости. Он внимательно следил за выражением лица бабушки, когда она осторожными руками развертывала маленькие бумажные кульки.
— Фунт ржи? — удивлялась бабушка. — Это очень хорошо, Сема! А здесь что? Сахарный песок?
Она высыпала шуршащий песок в стакан, и по утрам дедушка пил сладкую, чуть-чуть закрашенную воду. Никто не умел так экономить и так хитрить с продуктами, как бабушка. Достав где-то несколько картошек, она смешивала их с отрубями и пекла оладьи, заменявшие хлеб. Правда, очень часто Сема находил в этом хлебе куски соломы, но он молчал, не желая расстраивать бабушку. А она стояла около него, с любопытством заглядывала в рот и спрашивала: