— Это вам прислали из дома.
— Ах, я и впрямь забыл, что у меня есть этот инструмент! — сказал Судзуси и принял дзюсан-фу.
Начали исполнять музыку. Сам император подпевал музыкантам.
— А вы что же не играете? — обратился он к Судзуси и Накатада.
После некоторого колебания молодые люди заиграли очень сосредоточенно. Прекрасные звуки нан-фу в Саду божественного источника потрясли душу, а звучание хосоо-фу, на котором Накатада играл в тот день, было громким и торжественным, музыка лилась спокойно, завораживая слушателей. Казалось, что дворец Чистоты и Прохлады даже названием своим был предназначен для подобных благозвучий. Полная луна пятнадцатой ночи заливала всё своим сиянием. До поздней ночи Накатада играл великолепно и неторопливо. Всё, начиная с самого императора, проливали слёзы.
— Сегодня ночью я услышал совершенное исполнение, — сказал император и велел поднести Накатада чашу с вином:
— Любовно следил,
Как растёт сосновая роща.
Пусть тысячу лет
В ней безмятежно живёт
Журавлиная стая![6]
Накатада на это ответил:
— Бедный журавль из стаи
Под сенью густой
Дерев величавых
Сегодня на долгие годы
Приют обретает.
Он передал чашу Масаёри, который, в свою очередь, передавая её Судзуси, произнёс:
— С деревом, что в Суминоэ растёт,
Молодую сосну сравнить невозможно.
Что подумал о ней
Гордый журавль,
Который в небе высоком летает?[7]
Судзуси ответил:
Канэмаса произнёс:
— К тростниковому полю
Журавлёнок
Не смел приближаться.
Кто же мог думать, что он
Вдруг к облакам воспарит?[9] -
и передал чашу принцу Сикибукё. Тот сложил:
— На прочной скале
Сосёнка корень пустила.
Многие годы пройдут,
И под сенью прохладой
Будешь ты наслаждаться.[10]
Левый министр произнёс:
— Живя в тростниках,
С завистью жгучей
Старый журавль глядит на сосну:
Юной, чудесной красой
Блещет она.
Правый министр сложил:
— На свет появившись сегодня,
Журавлёнок прелестный
Пусть долгие годы
В довольстве живёт,
Несчастий не зная.
Принц Хёбукё сложил:
— В доме, где пышно
Стройный бамбук
Разросся,
Счёта не знай
Счастливым годам.
Санэмаса произнёс:
— Пусть черепахи на взморье
Завидуют тысячелетней жизни,
Что вместе в довольстве
И в счастье
Ведут журавли.[11]
Исполнение музыки продолжалось, а время было уже позднее.
— Жёны этих молодых людей не знают, что мы здесь так развлекаемся, и, по-видимому, ждут не дождутся своих мужей. Нужно мне как-то загладить свою вину, — сказал император и велел пожаловать чины: левого министра Суэакира сделать первым министром, правого министра Тадамаса — левым, левого генерала Масаёри — правым министром, военачальника Левой дворцовой стражи Тадатоси — старшим советником министра, Судзуси и Накатада — вторыми советниками министра, Тададзуми — заместителем второго советника, Мородзуми — старшим ревизором Левой канцелярии, Сукэдзуми — советником сайсё, а Юкимаса — советником сайсё и вторым военачальником Личной императорской охраны.
Сев в экипажи, семь человек из девяти, получивших повышение,[12] отправились друг за другом в усадьбу Масаёри, ставшего правым министром. Когда они доехали до перекрёстка Большого и Второго проспектов, Накатада, покинув остальных, отправился в усадьбу на Третьем проспекте, чтобы рассказать о повышении в чине. Остальные шесть человек, начиная с левого и правого министров, остановили свои экипажи и стали терпеливо дожидаться Накатада. Канэмаса покинул императорский дворец ранее их и рассказывал жене о том, что там произошло. В это время появился Накатада с изъявлением благодарности.
— Сегодня можно было бы и не делать такого официального визита, — сказал ему отец.
— Но я совершенно неожиданно получил повышение в чине! — объявил новоиспечённый советник.
— Это радостное известие! — поздравил его отец.
— Мне бы хотелось побыть с вами, но на улице меня ожидают в экипажах, — сказал Накатада и поспешно откланялся.
Мать его, радостная и печальная одновременно, сказала мужу:
— Казалось, на самое дно мучений,
Как камень, я опустилась.
Но слабый росток
На вершине крепкой скалы
Стройной сосной зашумел.
Канэмаса ответил:
— Кину взгляд
На сосну -
И радуюсь ныне
Даже страданьям
Былым.
Этот день принёс тебе утешение за все прошлые печали.
Дождавшись Накатада, господа снова пустились в путь, и экипажи их один за другим подъехали к усадьбе Масаёри. Прежде всего прибывшие отправились в восточную часть северных покоев, ко второй супруге Масаёри и, выстроившись в ряд, сообщили ей о назначении.
— Я очень рада такому известию, — сказала госпожа.
— О сегодняшнем повышении в чине мы должны рассказать и всем остальным членам семьи, — сказали господа и пошли в свои покои.
Поскольку Накатада и Судзуси получили повышение в чине, Масаёри решил устроить у себя особый приём. ‹…› Пир должен был быть особенно замечательным.
Накатада через даму Югэи передал жене: «Только что вернулся из императорского дворца. Хочу рассказать тебе о получении чина. Не выйдешь ли сюда?» «Я поздравляю тебя с повышением. Но сейчас я плохо себя чувствую и выйти не могу», — велела она сказать ему. «Неужели она всегда будет отвечать мне подобным образом?» — спрашивал себя Накатада.
В тот день все, начиная с левого и правого министров, отправились на пир к первому министру.
На следующий день такой же пир устраивал в усадьбе Масаёри левый министр Тадамаса. На пире присутствовал и Масаёри. Пир был великолепен и очень торжествен.
Через некоторое время в дополнение к должности второго советника император назначил Накатада главой Левой дворцовой стражи и главой Палаты правосудия, а Судзуси — главой Правой дворцовой стражи.
Накатада поселился в срединном доме. О нём заботились и император, и Масаёри, он жил в полном довольстве.
Судзуси стал жить в особом помещении, которое было украшено золотом, серебром, лазуритом, узорчатыми шелками и парчой. Там высились, как горы, семь сокровищ,[13] и все прислужники, от высших до самых низших, были так разодеты, что дом, казалось, наполнился цветами. Так он жил в доме, убранном с необыкновенной роскошью.
Ни Первая принцесса, ни Имамия красотой и благовоспитанностью Фудзицубо нисколько не уступали. Обе были замечательно красивы. Накатада и Судзуси испытывали к своим жёнам глубокую любовь. Министр Масаёри во всём оказывал им обоим большую поддержку, император всё время заботился о них, и молодые люди два или три раза в году получали повышение в чине. Но и Накатада, и Судзуси, оба бесконечно страдали от того, что после въезда Фудзицубо в императорский дворец они до конца своих дней собирались хранить ей верность, а сами… Особенно печалился Накатада — ведь Фудзицубо, пока оставалась в родительском доме, отвечала ему чаще, чем другим, и даже время от времени посылала ему письма из дворца наследника престола. Как-то раз, когда они с женой разговаривали о Фудзицубо, из дворца наследника пришло письмо, написанное ею самой и адресованное Первой принцессе:
6
Прим.6 гл. XII:
Под рощей подразумевается дочь императора, под журавлиной стаей — Накатада.
9
Прим.9 гл. XII:
Под журавлёнком подразумевается Накатада, под облаками — императорская семья.