Ах, какая печаль! Что же будет со мною?»
Пришло письмо от советника Масаакира: «Ах, лучше бы умереть, чем так страдать понапрасну! Но даже смертная тоска не сильнее мук моего сердца.
Где найду я
Глубокую пропасть,
Чтобы окончить дни?
Что может сравниться
С сердцем бездонным моим?
Как же быть?»
Ответа на это не было.
Как-то раз, когда лил дождь и перед домом красная слива наполняла воздух благоуханием, пришло письмо от принца Тадаясу:
«От слёз кровавых
Так стали красны
Мои рукава,
Что цвет их густой
Ни с чем не сравнить!
Любовь моя достигает великого неба».
Пришло письмо от Накатада:
«Давно уже судачат,
Что рекой слёз
Меня всё дальше уносит.
Кто же отныне
Клятвам поверит моим?
Можно ли упрекать, что мокры мои рукава?»
Пришло письмо от Судзуси:
«Как песчинкам морским,
Нет пределов
Страсти моей,
Но от тебя я не видел
Ни пылинки участья.
И не припомню ничего, с чем можно было бы сравнить».
Атэмия ему не ответила.
Накадзуми, увидев, как на деревьях перед покоями показались почки, написал:
«Так же, как я,
Горы весной
Страстью объяты.
Все деревья нагэки
Почки покрыли[617].
Кажется, что все горы заполнила моя любовь».
Ответа он не получил.
Пришло письмо от Санэтада:
«Хотел бы я клёном быть,
Который весь в почках
В роще стоит.
Тогда бы не думал о том,
Как милой достигнуть».
Пришло письмо от Юкимаса:
«Чужой души
Не знает никто.
Вот и тебе
Жар страсти моей
Совсем неизвестен.
От мыслей этих мне так горько!»
* * *Дела Фудзивара Суэфуса, первого секретаря Ведомства дворцовых служб, процветали. Он состоял придворным литератором у наследника престола, ему было пожаловано право входить во дворец государя. Суэфуса писал стихотворения и оды и вёл официальные подённые записи, на написание сочинений трудных, блестящих по стилю ему не требовалось много времени. Все очень ценили его способности.
Суэфуса не обращал внимания на предложения важных особ стать их зятем. Про себя он думал: «Когда я испытывал лишения, меня презирали, как червя и как птицу, перелетающую с дерева на дерево. Иногда мне поджигали волосы, никто не пытался спасти меня, когда меня уносило течением в беспредельном море бедствий. Поборов стыд, невзирая на то, как выгляжу, я отправился к главе Поощрения учёности, находящемуся на вершине процветания. Он заметил меня, признал мои таланты, и я понемногу выбился в люди. Это произошло по воле Неба, а кроме того, из-за моих успехов в науке. Сейчас я стою на равных с теми, на которых раньше смотрел, как на небожителей. На людей, на которых я раньше смотрел снизу вверх, я смотрю теперь с презрением. Дворец, раньше бывший для меня недоступным, стал теперь привычным. Это всё произошло по милости Будды. Ну, господа сановники, прежде вы насмехались надо мной, так отдавайте же своих дочерей в жёны чиновнику, имеющему всего лишь пятый ранг! Как бы вам не ошибиться, приглашая меня в зятья!» — думал Суэфуса.
Как-то генерал Масаёри позвал к себе Суэфуса, чтобы он написал кое-какие деловые письма. Генерал велел убрать южные покои и приготовить необходимое для приёма. Он надел парадное платье и вышел навстречу к Суэфуса. Вынесли прекрасно накрытые столики с угощением, хозяин преподнёс гостю вино. Все молодые господа пили с ним, а генерал беспрерывно подливал. Суэфуса написал бумагу, о которой просил Масаёри, и ещё некоторое время оставался в усадьбе. Он погрузился в мечты об Атэмия, ему казалось, что душа его улетает из тела, что он горит в огне. «Когда в былые времена я учился сочинять стихи, я преодолел множество трудностей, благодаря любви к Атэмия. А сейчас меня приглашают в этот дом», — думал Суэфуса. Ему захотелось сочинить что-нибудь для Атэмия. Он написал стихотворение, вручил его Мияако, чтобы тот отнёс его Атэмия:
«Если в моей груди
Останется что-то ещё,
Что спалить может пламя любви,
Не выйдет наружу огонь,
И его никто не увидит.
Нет такого места, где бы мог я его спрятать». Вручая Мияако письмо, он сказал:
— В этом письме я касаюсь обыденных дел, отнеси твоей сестре и принеси мне ответ.
— Она такие письма даже не читает, — ответил Мияако. — Однако, когда будет удобный момент, я замолвлю слово. Уже давно мы с вами не занимались китайскими классиками, — продолжал мальчик. — Вы мне не велели читать с другими, вот я совсем и не занимаюсь, а это очень плохо!