Обед затянулся. После обеда Голицын просматривал аттестаты, интересовался биографиями и способностями пенсионеров. Узнав, что Шубин из одной деревни с Ломоносовым, князь оживился.
— Весьма знаменательно! — воскликнул он, посмотрел на Федота особенно пристально и добавил: — Хорошо, кабы России побольше иметь Ломоносовых. После смерти его у нас на родине другого такого ученого мужа не осталось.
— Они будут у нас, — уверенно заметил Шубин. — Не зря покойный Михайло Васильевич в своем сочинении написал, что «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать».
Разбирая полученную из России почту, Голицын прочел письмо от секретаря Академии художеств Салтыкова — своего старого знакомого. В письме говорилось о Шубине:
«Разрешите мне рекомендовать вашему сиятельству г-на Шубина. Наклонности, талант и вкус его заставили всех членов надеяться, что он может усовершенствоваться в чужих краях. Они не решились бы, однако, отправить его в путешествие, если бы его поведение и его хороший нрав, испытанные в течение долгого времени, не были его гарантией».
Князь прочитал все письма и, бережно сложив их в сафьяновую папку, сказал:
— Все, друзья мои, будет устроено. О времени, проведенном в Париже, вы не пожалеете.
Потом разговорились об искусстве. Голицын в начале разговора предупредил пенсионеров, что он, хотя и не кончал Императорской художественной академии в Петербурге и не имеет золотой медали, тем не менее в искусстве достаточно разумеет, иначе не имел бы от царицы доверия приобретать художественные ценности.
— Вы не поймите, дорогие друзья, так, — сказал князь, — что искусство должно изображать только прекрасные предметы или показывать сиятельных особ с их «сиятельной» стороны. Ничуть не бывало! Живопись и скульптура обязаны быть выразительны и самой правде подобны. К примеру скажу: вот, гляньте сюда! — Голицын распахнул штору и показал на стоявшие под окном его кабинета два дерева. — Смотрите, одно из деревьев ветвисто, стройно и красиво, а другое — поодаль от него — старое, кривое, и кажется, пора ему под топор и в печку. Но художник, изображая мужицкую хижину, прав будет взять за натуру дерево кривое, а не стройное, ибо у ворот хижины сходственнее стоять дереву, перенесшему бури и невзгоды, и тем самым подчеркнуть бедность и выносливость людей, живущих в той хижине… Отнюдь не хочу я сказать вам, что надо избегать копирования антиков и рисовать и лепить натурщиков. Всему этому вас учили в Петербургской академии, с подобной наукой вы встретитесь и в Париже, и в Риме. Но вам надо достигнуть познания жизни и умения показать ее. А для этого не следует уподобляться слепым котятам. Художник должен уметь сам видеть и сам понимать, не ограничивая себя наставлениями одного учителя, хотя бы у того было и семь пядей во лбу… А вы как смотрите ка это? — спросил Голицын и, взглянув по очереди на пенсионеров, словно ожидая от них поддержки своим речам, закурил трубку с длинным мундштуком, украшенную шелковым шнуром и кистями.
Гринев толкнул локтем Шубина, покосился на него и проговорил не особенно смело:
— В нашей Академии вот Шубин Федот Иванович в спорах придерживался похожих мнений…
— Приятно слышать, — заметил князь. — Сама жизнь и мнения ученых философов идут навстречу друг другу. Весьма знаменательно! Вот приобживетесь в Париже, и я вас познакомлю с моим добрым знакомым Дени Дидро. Вам будет полезно встретиться с ним. Этот человек обладает всеобъемлющими познаниями. Сама государыня Екатерина находит удовольствие в переписке с ним…
О многом еще рассуждал Голицын с пенсионерами. Расставаясь с ними на несколько дней, он обещал устроить их на обучение к профессорам Французской королевской академии, приказал дать провожатых для осмотра Парижа и выдал на расходы по двести ливров каждому.
— Прошу вас, — прощаясь, сказал он пенсионерам, — каждое воскресенье бывать у меня. У нас здесь небольшая русская колония — человек сорок.
На этом и расстались пенсионеры с Голицыным. Возвращались они довольные, оживленно разговаривая о встрече с князем. Взгляды Голицына на искусство были близки к взглядам Дени Дидро, но пенсионеры еще не успели познакомиться с книгами просветителя-энциклопедиста и не могли судить о степени этой близости.