- Настала пора
Нам с тобою надолго расстаться,
Но взгляни: этот дым
От костров, горящих у моря,
Устремляется вслед за мной...
говорит Гэндзи, а она отвечает:
- Лежат у костров
Грудами травы морские,
Думы мои
Спутались. Все теперь тщетно.
И не стану тебя корить.
Молодая госпожа почти не могла говорить, только плакала, да так горько, что сердце Гэндзи разрывалось от жалости. В ответе ее не было ничего необыкновенного, но Гэндзи он показался весьма значительным. Он принялся пенять ей за то, что, несмотря на все его просьбы, она так ни разу и не сыграла ему на кото.
- Сыграйте хоть что-нибудь на прощание, чтобы было о чем вспоминать,просит он, затем, велев принести привезенное из столицы китайское кото, начинает тихонько перебирать струны. В глубокой ночной тишине плывут чистые, светлые звуки. Вступивший на Путь, не выдержав, подсовывает под занавеси кото "со". Растроганная до слез игрой Гэндзи и одновременно воодушевленная ею, молодая госпожа начинает подыгрывать ему, и кото в ее руках звучит удивительно благородно.
Гэндзи всегда считал, что в игре на кото "со" не имеет себе равных бывшая Государыня-супруга. Она играла в современном стиле, и ценители неизменно восхищались необыкновенно ярким, выразительным звучанием ее кото. Ее игра было столь совершенна, что перед взором слушающего невольно возникал прелестный образ самой исполнительницы.
Дочь Вступившего на Путь играла уверенно и чисто. Нежные, стройные звуки, возникавшие под ее пальцами, казалось, проникали до самой глубины души. Право, трудно было не позавидовать ее мастерству. Изумленный, Гэндзи с упоением слушал совершенно ему незнакомые прелестные, трогательные мелодии. Ему хотелось слушать еще и еще, но, к его величайшей досаде, молодая госпожа очень скоро отложила кото, пробудив в его душе запоздалое сожаление: "О, зачем я не принуждал ее играть для меня прежде?" Ему оставалось лишь поклясться ей в вечной верности, что он и сделал со всей пылкостью, на какую был способен.
- Пусть это китайское кото будет залогом того, что когда-нибудь мы еще сыграем вместе,- говорит он, а женщина отвечает чуть слышно:
- В утешение мне
Оставляешь слова мимолетные.
Пению струн
Рыданьями вторя, отныне
Вспоминать я стану тебя...
- Это кото тебе
Оставляю в залог нашей встречи,
Пусть струны его
Не ослабнут за время разлуки
И нынешний строй сохранят,
говорит Гэндзи.
- Мы непременно увидимся, прежде чем разладится это кото,- обещает он ей. Но она рыдает, думая лишь о близкой разлуке. И кто решился бы осудить ее?
Настало утро отъезда. Гэндзи покинул дом на холме глубокой ночью. Приехавшие за ним люди шумели и суетились, да и сам он пребывал в крайней растерянности, но все же, улучив миг, когда рядом никого не было, отправил молодой госпоже письмо:
"С какою тоской
Покидает волна этот берег,
Чтобы исчезнуть вдали.
Неизбывна тревога за тех,
Кто остается у моря".
Вот что она ответила:
"Скоро бедный приют,
Где я долгие годы влачила,
В запустенье придет.
Не лучше ли броситься в волны,
Тебя уносящие вдаль?"
Прочитав это весьма откровенное послание, Гэндзи, как ни старался, не мог удержаться от слез. Люди, не знавшие, в чем дело, смотрели на него с сочувствием: "Видно, и к такому жилищу можно привыкнуть, если долго прожить в нем. Вот он и печалится, с ним расставаясь".
Ёсикиё же и прочие испытывали некоторую досаду, видя, что чувство Гэндзи оказалось куда сильнее, чем им представлялось. Как ни радовало всех возвращение в столицу, мысль о том, что сегодня они навсегда расстаются с этим побережьем, не могла не печалить, многие вздыхали, сетуя на разлуку, и немало было пролито слез. Впрочем, стоит ли все это описывать?
Вступивший на Путь лично позаботился о том, чтобы церемония прощания прошла с необыкновенной пышностью. Все приближенные Гэндзи, даже слуги самых низших разрядов, получили прекрасные дорожные одежды. И когда только он успел их подготовить? Надобно ли говорить о том, какое количество даров получил сам Гэндзи? Слуги несли за ним великое множество ларцов, наполненных превосходными изделиями местных мастеров, которые вполне заслуживали чести быть преподнесенными в дар столичному жителю. Все до мелочей было подготовлено с величайшей заботливостью и отменным вкусом. К охотничьему платью, которое Гэндзи предстояло сегодня надеть, была прикреплена записка:
"Набежала волна,
И промокло сшитое мною
Дорожное платье.
Боюсь, что, от соли поблекнув,
Оно будет тебе не по вкусу..."
Как ни занят был Гэндзи, не ответить он не мог:
"Хочу и тебе
На память платье оставить,
Ведь нам суждено
Провести вдали друг от друга
Немало дней и ночей..."
Надев присланное госпожой платье - ведь она сшила его нарочно для этого случая,- он послал ей свое. Но сколько мучительных воспоминаний должен был пробудить в ее сердце этот прощальный дар! Великолепный наряд еще хранил аромат его тела, и могла ли она спокойно смотреть на него?
- Давно уже отказался я от всего мирского, но не иметь возможности даже проводить вас сегодня...- сетовал Вступивший на Путь, и лицо его искажалось от сдерживаемых рыданий. Нетрудно себе представить, что при всем несомненном к нему сочувствии кое-кто из молодых прислужниц не устоял перед искушением посмеяться над ним.
- Отвратившись от мира,
Соленым морским ветрам
Отдался на волю,
Но, увы, до сих пор не могу
С этим берегом я расстаться...
Мрак, царящий в моей душе, будет лишь сгущаться отныне (3). Позвольте же проводить вас хотя бы до заставы...- говорил он.- Может быть, слишком дерзко с моей стороны просить об этом, но если вдруг вспомните вы о ней...
Гэндзи был растроган до слез, и что на свете могло быть прекраснее его раскрасневшегося лица?
- Есть одно обстоятельство, которое не позволит мне забыть ее, и очень скоро вы увидите, каковы мои истинные намерения. О, как тяжело расставаться с этим жилищем! Увы, я в полном смятении...