— О, почему вы разбиваете мои надежды? — плача, говорила монахиня, ни на шаг не отходившая от ее ложа. — Я так радовалась, что вам лучше, ведь столько дней подряд вы метались в жару…
Удивительная красота помогла женщине снискать расположение окружающих, и они охотно ухаживали за ней. Она же по-прежнему мечтала о смерти, но, несмотря на все испытания, жизненные силы ее не иссякли, и скоро она начала поднимать голову и перестала отказываться от угощения. Правда, как это ни странно, она и теперь продолжала худеть. Монахиня с нетерпением ждала полного выздоровления, и каково же было ее разочарование, когда, едва оправившись, больная стала просить:
— Позвольте мне принять постриг… Только тогда я смогу жить.
— Но при вашей красоте… Как можно?
В конце концов Содзу пришлось принять у нее пять первых обетов и выстричь небольшую прядь волос на темени. Разумеется, она рассчитывала на большее, но, привыкшая во всем покоряться воле старших, не решилась настаивать.
— Что ж, пока достаточно и этого, — заявил Содзу, — теперь надобно помочь ей восстановить подорванные недугом силы.
И, не задерживаясь, он удалился в горную обитель.
«Вот и сбылся мой сон», — радовалась монахиня. Она помогла женщине сесть и принялась собственноручно расчесывать ей волосы. Как это ни странно, они почти не запутались за время болезни и теперь, когда монахиня распустила их, упали тяжелой блестящей волной. В доме, где жили женщины, чьи седые пряди напоминали о том, что до ста лет им одного лишь не хватает (503), эта прелестная особа казалась спустившейся с небес феей, и монахини смотрели на нее со страхом и восхищением.
— Почему вы не хотите поделиться со мной своими горестями? — настаивала монахиня. — Разве вы не понимаете, как близко к сердцу я принимаю все, что вас касается? Скажите же, кто вы, откуда и как попали сюда?
— Очевидно, несчастья, выпавшие мне на долю, лишили меня памяти, — ласково ответила женщина. — К сожалению, я ничего не помню. Только очень смутно видится мне вечерний сад, я сижу на галерее, думая о том, как бы навсегда уйти из этого мира, и вдруг из-за большого дерева перед домом появляется какой-то человек и увлекает меня за собой. Остального, несмотря на все старания, я не могу вспомнить и даже не знаю, кто я. О, я хочу одного — чтобы люди забыли о моем существовании, — добавила она, и слезы покатились у нее по щекам. — Только бы никто не узнал, где я.
Видя, что женщине неприятно говорить о прошлом, монахиня не стала ее расспрашивать. Случившееся казалось ей чудом. В самом деле, ей повезло едва ли не больше, чем старику Такэтори,[77] нашедшему когда-то деву Кагуя. «Но вдруг и она исчезнет?» — думала монахиня, и сердце ее тревожно сжималось.
Старая монахиня принадлежала к довольно знатному семейству. Ее дочь была супругой влиятельного сановника, когда же он скончался, сосредоточила попечения свои на единственной дочери. Соединив ее узами брака с юношей из благородного семейства, она окружила зятя нежными заботами, но, увы, прошло совсем немного времени, и дочь ее скончалась. Не снеся постигших ее несчастий, сестра Содзу решила переменить обличье и поселиться где-нибудь в горах, вдали от мирской суеты. Изнывая от тоски и одиночества, она мечтала найти кого-нибудь, кто заменил бы ей горячо любимую дочь, и вот совершенно неожиданно мечта ее осуществилась: ей ниспослана была эта прелестная особа, едва ли не превосходившая умершую и красотой и дарованиями. Разве это не чудо? Монахиня жила словно во сне, не в силах поверить в свое счастье. Несмотря на преклонный возраст, она была все еще красива, ее тонкие, нежные черты носили на себе отпечаток несомненного благородства.