Растроганный и смущенный, смотрел Дайсё на эти строки, написанные старомодно, неуверенной рукой.
— Селенье в горах Носит прежнее имя, Но в спальню мою Льется лунный свет, озаряя Совсем другое лицо,—произнес он, ни к кому не обращаясь. Впрочем, нетрудно предположить, что Дзидзю передала его слова старой монахине…
Ладья в волнах
Принц Хёбукё (Ниоу), 28 лет, — сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Девушка, дочь госпожи Тюдзё (Укифунэ), 22 года, — побочная дочь Восьмого принца
Нака-но кими, 27 лет, — средняя дочь Восьмого принца, супруга принца Хёбукё
Дайсё (Каору), 27 лет, — сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Дайнайки (Митисада) — ученый, близкий дому Каору
Левый министр (Югири), 53 года, — сын Гэндзи и Аои
Госпожа Тюдзё, госпожа Хитати, — мать Укифунэ
Вторая принцесса — дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси, супруга Каору
Принц Хёбукё не мог забыть той случайной встречи в вечерних сумерках. Судя по всему, незнакомка не имела высокого ранга, однако она была истинно прекрасна, и неспособный противиться искушениям принц чувствовал себя обманутым. Его возмущение по поводу этого в общем-то ничтожного случая было столь велико, что он позволил себе высказать свое неудовольствие супруге.
— Такой жестокости я от вас не ожидал, — пенял он ей, а она, смущенная упреками: «Не лучше ли открыться ему?» — подумала, но решиться было не так-то просто… Нака-но кими знала, что девушку спрятал Дайсё и что его влекло к ней не праздное любопытство, а глубокое чувство, хотя вряд ли можно было надеяться, что он открыто признает ее своей супругой. Выдай она ему тайну, принц не замедлил бы ею воспользоваться. Он привык потворствовать своим прихотям и даже за простой прислужницей, почему-либо привлекшей его внимание, последовал бы в самое несообразное его званию место, только бы удовлетворить свое любопытство. А как эта особа давно уже владела его помыслами… Разумеется, кто-то другой мог рассказать принцу, где она скрывается, и тогда… Как ни жаль ей было обоих, остановить принца вряд ли удастся, обвинять же во всем станут именно ее, поэтому лучшее, что она может сделать, — остаться в стороне.
Так рассудив, Нака-но кими не стала ничего говорить супругу, хотя страдания его возбуждали в ней глубокое сочувствие. Притворяться и обманывать она не умела, поэтому предпочитала молчать, затаив обиду глубоко в сердце — словом, вела себя так, как повела бы себя на ее месте любая ревнивая супруга.
Дайсё же, перевезя девушку в Удзи, вздохнул с облегчением. Необходимость оставлять ее надолго одну тяготила его, но человек столь высокого звания не может разъезжать повсюду, руководствуясь лишь собственными желаниями, и ездить в Удзи ему было еще труднее, чем если бы этот путь был под запретом богов (481). «Пройдет время, и все уладится, — успокаивал себя Дайсё. — Разве не мечтал я о женщине, которая ждала бы меня в этом горном жилище? Надеюсь, что мне удастся под каким-нибудь благовидным предлогом провести с ней несколько спокойных, тихих дней. А пока ее местопребывание должно оставаться тайной для всех, тогда и она будет чувствовать себя в безопасности, и мне удастся избежать сплетен. Если же я сразу перевезу ее в столицу, наверняка пойдут пересуды, люди станут спрашивать: "Кто она, откуда?", а это противоречит моему замыслу. К тому же супруга принца Хёбукё, узнав, что я увез девушку в Удзи, решит, будто я забыл…» Так он думал и передумывал, по обыкновению своему стараясь учесть все возможности и предусмотреть все последствия. Вместе с тем, подыскав в столице подходящее жилище, начал тайно его перестраивать.
Хотя в те дни у Дайсё почти не оставалось досуга, он по-прежнему полагал своим долгом входить во все нужды Нака-но кими. Многим ее дамам такое внимание казалось подозрительным, но сама она, успевшая за последние годы приобрести некоторый житейский опыт, была искренне тронута его преданностью. «Вот пример истинной верности, — думала она. — Память о прошлом до сих пор не изгладилась в его сердце, и чувства не потускнели…»