Вивьен проснулась от того, что кто-то тихо вошел и положил одежду для нее. Скользящий звук закрывающейся двери заставил ее резко сесть. Теперь она обнаружила, что хочет думать о тех призраках времени. «Интересно, что мы делали — то есть что мы будем делать? — с величайшим интересом спросила себя Вивьен. — Я могу как-нибудь их использовать». У нее почти возникла идея.
— Ты здесь, В.С.? — донесся голос Джонатана из Палубы.
— Нет, я сплю, — ответила Вивьен — почти идея пропала.
— Тогда просыпайся. Ужин через полчаса, — произнес голос Джонатана. — Предупреждаю: он будет официальным — с гостями. Так всегда бывает. Мне зайти за тобой?
— Официальный? Тогда лучше зайди.
Эта новость заставила Вивьен нервничать. Ей с трудом удалось натянуть на себя оставленный для нее шелковистый белый костюм. Его брюки были такими широкими, что представляли собой почти что юбку, и Вивьен дважды засунула обе ноги в одну штанину, прежде чем получилось сделать всё правильно. Когда она встала и засунула руки в просторные рукава, костюм, словно по волшебству, сам застегнулся на спине и начал слегка светиться. Вокруг рук и ног появились медленно плавающие по спирали голубые цветы. Вивьен прикоснулась к ним, и они оказались такими же ненастоящими, как призраки времени. Это довольно-таки нервировало, но, когда ты привык к тесной одежде и нижнему белью 1939 года, больше всего нервирует просторность костюма. Вивьен чувствовала себя так, будто на ней нет одежды вовсе, и это выводило ее из равновесия больше, чем что-либо.
Когда появился Джонатан — весь в белом, с по-новому заплетенными волосами, — он не помог ей почувствовать себя лучше.
— Будет довольно скучно, — предупредил он, когда они спускались по отполированным ступеням. — Гости — это доктор Виландер (мой наставник) и Библиотекарь Энкиан. Они ненавидят друг друга. Говорят, будто Виландер однажды швырнул в Энкиана целую стопку фолиантов Шекспира. Он силен как бык, так что, может, это и правда. Они сегодня в очередной раз поругались, и отец пригласил их, чтобы успокоить.
— Надеюсь, все будут слишком заняты, ненавидя и успокаивая друг друга, чтобы заметить меня, — заметила Вивьен.
— Наверняка.
Но они не были. Родители Джонатана ждали в столовой — круглой комнате со сводчатым потолком, которая сразу вызвала у Вивьен ассоциации со станцией метро, — а двое гостей стояли рядом с симуляцией огня, мерцающей в настоящем камине. Хотя все четверо были в торжественном черном, они напомнили Вивьен прячущихся от воздушной атаки. И это немедленно вызвало ощущение опасности. Которое только усилилось, когда Дженни подняла взгляд и произнесла:
— Вот и она.
И Вивьен поняла, что они говорили о ней.
Мистер Энкиан, обладавший желтым треугольным лицом и манерой насмешливо улыбаться, даже когда говорил о самых обычных вещах, посмотрел на Вивьен и сказал:
— Что за бледное маленькое создание!
Ее лицо тут же вступило в противоречие с его словами, став красным и горячим. Вивьен почувствовала себя занятной вещицей, притащенной кошкой. «Вот только вряд ли здесь есть кошки!» — с отчаянием подумала она.
— Шесть лет в задымленной истории никому не пойдут на пользу, — возразила Дженни своим самым взволнованно-успокаивающим тоном, подводя их к столу.
Вечный Уокер бросил на нее через плечо страдающий взгляд.
— Однако ей удалось вырасти, — заметил он с таким видом, словно был обижен на Вивьен за это.
Что касается доктора Виландера, он просто смотрел на Вивьен. Он был громадный. И с громадным, вытянутым, как у медведя, лицом. Вивьен покосилась на него и встретила взгляд проницательных маленьких серых глаз, пристально смотревших на нее с медвежьего лица. Они привели ее в ужас. Она поняла, что ее изучает один из самых умных людей, что она когда-либо встречала. Вивьен была слишком напугана, чтобы двигаться, пока Джонатан не взял ее за плечо и не толкнул на резной отполированный стул-раму. Посмотрев на стол, Вивьен испытала облегчение, обнаружив, что он не невидимый, а сделан из какого-то белого материала, с белыми же узорами, имитирующими скатерть.
Доктор Виландер сел напротив нее, и пустой стул заскрипел. Когда он заговорил с ней, его голос был монотонным ворчанием — точно медведь в далекой чаще.