- Что мы дома сидим всё время? - долбила она мужа. - Съездили бы куда-нибудь, прогулялись. Вон Степановы из Кривого переулка на всё лето в деревню уезжают.
- У нас нет деревни, - оправдывался муж. - Вот повысят меня в старшие подьячие может быть тогда для кормления и выделят деревеньку от Приказа.
- Не дождусь я, наверное, когда тебя повысят. Помру раньше.
- Что ты говоришь такое. Помру... Бога побойся. Вон у нас на прошлой неделе Дмитрия в Оружейный приказ перевели. Там и денежное и хлебное жалование больше нашего. К тому же от государевых подрядов кое-что перепадает.
- Да тебя хоть в Оружейный, хоть в какой другой приказ переводи - никакого толку не будет. Ты же у нас безотказный. Работу за всех делаешь, а как прибыток делить, так тебя и обходят.
- А что же мне с ними драться прикажешь?
- Почему драться. Пойди к дьяку, объясни, что так мол и так - работаю много, а получают другие.
- А то дьяк не знает, кто сколько работает.
- Ну и пусть знает, а ты ему ещё напомни. Язык-то не отсохнет.
- Да он меня и слушать не будет.
- Дьяк не будет, ты к самому боярину пойди, ему покланяйся. Башка-то, небось, тоже не отвалится.
В конце концов такие разговоры надоедали Никите, он начинал кричать, что она дура-баба ничего не понимает в приказных порядках, и нечего ей со своими глупыми советами к нему приставать. Грозился даже побить её, замахивался кулаком. Но дочка начинала плакать, прижималась к матери, стараясь её защитить; он плевал от огорчения на пол и хватал с вешалки шапку. Если скандал случался в светлое время - уходил из дома и весь день бродил по городу, а если ближе к ночи - заваливался на лавку, отворачивался к стене и лежал молча пока не засыпал. Утром они мирились, целовались и продолжали жить прежней жизнью. Так он её ни разу и не ударил.
Обычно, возвращаясь вечером с работы, Никита входил в дом степенно, показывал жене и дочери, как сильно устал на государевой службе. Сегодня он влетел бегом, со всей силы дёрнул кованую дверную ручку. Лиза испугалась, что он её сейчас оторвёт совсем, вместе с гвоздями и досками, ухватилась для надёжности за край дубового стола и тихим голосом спросила:
- Что случилось, Никитушка?
- Всё! - сказал он, с грохотом падая на лавку, даже лоб на икону не перекрестил. - Всё! - повторил он и схватил глиняный кувшин с квасом.
- Чего всё-то? - не поняла Лиза.
Он сделал большой глоток, тыльной стороной ладони вытер квасную пену с губ, передохнул и уже спокойным голосом ответил:
- У государя сегодня был, в палатах. Он меня на новую должность определил.
Лиза всплеснула руками и медленно опустилась на лавку с другой стороны стола.
- Сам царь? - с придыханием спросила она, через силу выдавливая из груди каждое слово. - Сам Алексей Михайлович?
- Сам-сам. Самее не бывает. Сам Государь, Царь и Великий князь Алексей Михайлович. Вот тебе крест. Не сойти мне с этого места, - сказал он и перекрестился. - Я с Богданом Матвеевичем у него на совещании был, протокол вёл. А тут прибегает гонец и говорит, что слон уже к Кремлю подплывает...
- Какой слон? - не поняла Лиза.
- Какой слон, тятенька? Как у дедушки Андрея на картинке? - спросила дочка, которой тоже стало интересно о чём это говорит отец.
- Такой, как раз такой, Иришка. Персидский слон. Его ихний царь нашему государю из самой Персии в подарок прислал. Его на корабле по реке везут. Завтра в Москве будет.
- Ну а ты-то тут каким боком пристроился? - сказала Лиза, возвращаясь постепенно в привычное скептическое настроение.
- А таким, что меня государь назначил главным ответственным за этого слона. Чтобы, значит, принять его честь по чести, разместить как положено, ну и чтобы слон никакой нужды не испытывал в корме и других каких потребностях.
- А ты откуда знаешь, какие у персидского слона потребности?