Как только Шмидт узнал об этих разговорах, тотчас же созвал общее собрание челюскинцев.
Он долго рассказывал им об участниках арктических экспедиций прошлого, погибших вследствие неорганизованности.
— Им не на кого было надеяться, — говорил Отто Юльевич. — Кто в капиталистическом мире будет тратить деньги, и притом немалые, для спасения людей, терпящих бедствие? Они были предоставлены сами себе — спасайся, кто может. Расчет на собственные силы — расчет одиночек. А у нас здесь коллектив советских людей. За нами заботливая Родина!
— Тут кое-кто предлагает пешком добираться до берега. Давайте разберемся все вместе, насколько целесообразно это предложение! Как вы думаете, сколько километров в день может пройти человек по торосистому льду?
— Берусь пройти верст десять, — уверенно заявил один из плотников.
— Предположим, в первый день и пройдете, — согласился Шмидт. — На второй день будет много труднее, может подняться пурга на несколько дней, и вы не сделаете и шага. На пути, несомненно, встретятся разводья. Переплыть их не на чем, обойти невозможно, они часто тянутся на десятки километров. Значит, надо ждать, когда вода покроется льдом.
— В одном месте замерзнет, а в другом появится новое разводье, — вставил реплику Бабушкин.
— Правильно, — согласился Отто Юльевич. — Следует еще добавить, что лед дрейфует не к берегу, а от берега.
— Смею вас заверить, что по льдам Чукотского моря больше трех-четырех километров в сутки не пройдешь, даже не встречая разводий. Кое-кто из вас, наверное, читал «Записки штурмана Альбанова»? В 1914 году он во главе группы в 14 человек ушел с корабля Брусиловской экспедиции «Святая Анна», затертого льдами. Они хорошо подготовились к походу; сделали санки, лодку, сшили палатки. И что же? Через 75 суток только двое дошли до земли, остальные погибли.
— Сейчас нас отделяет от земли примерно 140 километров, — продолжал Шмидт. Переход в лучшем случае займет не менее 25–30 суток. Чтобы взять с собой продовольствие на этот срок, палатки, примуса, спальные мешки, надо будет не только загрузить имеющиеся у нас нарты, но и часть тяжелого груза взвалить на плечи. Да и самим придется одеться потеплее. Как же при этих условиях мы сможем доставить на берег женщин, детей и слабых мужчин?
— При температуре в минус сорок весьма вероятны случаи обморожения. Может также легко случиться, что, проваливаясь между торосами, некоторые из участников перехода сломали бы ноги или получили бы растяжение связок, хотя даже натертой ноги будет достаточно, чтобы человек вышел из строя. Ясно, что этот план — план выживания сильнейших и спасения их ценою гибели остальных — для нас категорически неприемлем.
— Мы, коммунисты, обсуждали этот вопрос. Наше спасение заключается в том, чтобы ждать, даже если бы пришлось ждать долго.
Люди вернулись в свои палатки успокоенные, они привыкли всегда и во всем безоговорочно верить Шмидту.
А он, заложив руки за спину, долго ходил по уснувшему лагерю.
…О роли Отто Юльевича на льдине, дрейфовавшей в Чукотском море, очень хорошо написал известный польский литератор Корнель Макушинский:
«…Когда другие засыпают, не зная, проснутся ли они, он бодрствует. Он — предводитель обреченной команды. Если бы всех охватило безумие, он должен остаться непреклонным, если бы всех ослепила снежная буря, он должен сохранить ясность взгляда и глядеть, непрестанно глядеть… Когда никто не видит, лицо его сереет, как пепел, а сердце его, может быть, плачет, но об этом никто не узнает. Он отгоняет от лагеря бешеного пса отчаяния, он проясняет, он всюду и бодрствует над каждым».
Старший радист лагеря Кренкель принужден был максимально экономить энергию аккумуляторов. Поэтому по приказу начальника ледовый лагерь не принимал и не передавал частных телеграмм. Это распоряжение выполнялось неукоснительно.
Кренкель вспоминал впоследствии, что Отто Юльевич как-то сказал, что скоро день рождения его сына. Радист предложил ему послать по эфиру хотя бы пять слов поздравления. Шмидт наотрез отказался: «Лагерь частных телеграмм не посылает».
Но этот человек большого сердца знал, как важно вовремя подбодрить уставшего товарища и каким могучим фактором бодрости является радостная весточка из дома. И он, всегда такой прямой, на этот раз пошел на хитрость.
Когда над лагерем спускалась тишина ночи и люди засыпали богатырским сном, Шмидт и Кренкель бодрствовали. В штабной палатке не угасало желтое дрожащее пламя коптилки. На стене четко вырисовывались две близко склоненные друг к другу головы. Кренкель быстро записывал в тетради, что тихо диктовал ему Шмидт.