Последнее Артаксат присочинил, ибо каждый раб, разговаривая о своем хозяине, любит ставить рядом с ним и себя, так как рассчитывает извлечь для себя отсюда и собственную выгоду.
А Каллирою от этих слов, как мечом, ударило в сердце. Но она сделала вид, будто смысла их она не понимает.
— Да пребудут боги, — сказала она, — милостивыми к царю, и да пребудет царь милостив к тебе за то, что жалеете вы несчастную женщину: обращаюсь с просьбой к нему скорее избавить меня от моей печали, закончив судебное разбирательство, дабы не надоедать мне более и царице.
Подумав, что он недостаточно ясно выразил свою мысль и что женщина не поняла его, евнух начал говорить более откровенно:
— Счастлива ты именно тем, что уже не рабом любима ты или бедняком, а любима великим царем, который, в угоду тебе, в состоянии подарить тебе и самый Милет, и всю Ионию, и Сицилию, и другие, еще более важные страны. Приноси же жертвы богам, славь свое блаженство, старайся понравиться царю еще больше и помни обо мне, когда станешь богатой.
В первое мгновение Каллироя готова была выдрать, если бы только это было возможно, глаза тому, кто подкупал ее, но, воспитанная и умеющая владеть своими порывами женщина, она, вспомнив, где она находится, кто она сама и кто с ней разговаривает, сдержала свой гнев и перешла перед варваром к притворству.
— Не такая же я, — сказала она, — сумасшедшая, чтобы считать себя достойной великого царя: персидским я ровня служанкам. Прошу тебя, больше обо мне не упоминай владыке, потому что даже если он и не прогневается сейчас, то рассердится на тебя впоследствии при мысли о том, что его, всей земли господина, ты подчинил невольнице Дионисия. Но удивительно мне, как это при своем огромном уме ты все-таки не постиг доброты царя и не понимаешь, что несчастную женщину он жалеет, а не влюблен в нее. Прекратим, однако, нашу беседу, чтобы нас с тобой не оклеветали перед царицей.
И она убежала, а евнух остался стоять с раскрытым ртом: воспитанный в условиях великого произвола, он не допускал ничего невозможного не только для царя, но и для самого себя.
6
Покинутый ею и не удостоенный с ее стороны даже ответа, удалился он, полный самых разнообразных чувств, в гневе на Каллирою, в тревоге за себя, в страхе перед царем. Царь, так боялся он, просто ему не поверит, будто он неудачно, но все же разговаривал с Каллироей: царь подумает, что его поручение он выдал царице, из угодничества перед ней. Боялся Артаксат также, что Каллироя передаст его речи царице, а, разгневавшись на него за то, что он не только прислуживает царю в его любовных делах, но их ему еще и устраивает, Статира придумает для него какое-нибудь ужасное наказание. И евнух начал взвешивать, каким способом будет ему всего безопаснее доложить царю о происшедшем. А Каллироя, оставшись наедине с собой, так сказала себе: «Я предвидела это: ты, Евфрат, мне тому свидетель! Говорила же я, что не переправляться мне больше через тебя. Прощай же, отец, и ты, мать, прощай, прощайте и Сиракузы, мое отечество; больше я вас уже не увижу. Ныне Каллироя действительно умерла! Вышла я из могилы, но отсюда не вывести меня и Ферону-разбойнику. О коварная красота! Ты причина всех моих бедствий! Из-за тебя я была убита, из-за тебя продана в рабство, из-за тебя вышла вторично я замуж после Херея, из-за тебя привезена была в Вавилон, из-за тебя же я и перед судом предстала. Кому только ты не предавала меня? Разбойникам, морю, могиле, рабству, судилищу! Но самое тяжкое для меня — это влюбленность царя: о его негодовании нечего мне уже и говорить, но страшнее мне, так считаю я, ревность царицы, то чувство, не совладел с которым и Херей, мужчина и грек. Что же сделает женщина, да еще варварская властительница? Решись же, Каллироя, на нечто отважное, достойное Гермократа: заколи себя! Впрочем, погоди. Это же пока только первый был разговор и притом разговор через евнуха. Вот если проявлено будет насилие, вот тогда наступит для тебя час воочию доказать Херею твою ему верность».