В соседней квартире за столом сидела семья в полном сборе: глава семьи — токарь завода Пафнутьев, его жена, ее родители, трое детей и тетка, только что приехавшая из деревни. В углу стояли две ее сумки со свеклой.
— Куда ушли соседи? — спросили полицейские.
— Не следим за ними, — ответил Пафнутьев.
— Мазая видел?
— Еще бы не видел! Не только видел, но и разговаривал с ним.
— Где? Когда?
— 7 октября утром, за день до того, как пришли ваши хозяева. Потом не видел.
Полицейские стали осматривать квартиру.
— Опасная у вас работка, — «сочувствовал» Пафнутьев. — Чуть не из каждого окна в вас целятся.
— Ничего, бог милостив.
— Позавчера застрелили полицейского…
— А ты что, видел, как в него стреляли?
— Не видел, народ говорит…
— Пойдешь с нами, может, в гестапо чего и расскажешь.
Арестованного сдали патрулю и продолжали осмотр дома. Большинство квартир пустовало — видимо, хозяева прятались где-то, опасаясь очередной облавы.
В следующем доме полицейские застали в квартире на нижнем этаже шестерых заводских рабочих, сидевших за круглым столом.
Убедившись, что в квартире нет ни оружия, ни радиоприемника, полицейские спросили:
— Почему не работаете? Предъявите справки о том, что являлись на завод.
— Работать за триста граммов хлеба?
— А что, расстрел лучше? Идите-ка лучше добровольно, а не то…
Из-за стола тяжело поднялся старый человек.
— Мое сердце уже два раза играло отходную. Так что мне смерть не страшна. Да еще на миру. После такой смерти память о человеке долго в народе живет. Но я хочу вас предупредить, может быть, даже спасти. Смотрите, как бы чего не вышло, если заберете этих ребят. Это мои дети и внуки. И за них есть кому заступиться. Верно говорю.
В комнате наступила тишина, которую нарушало тяжелое дыхание старика.
— Ладно, потом их возьмем, — подумав, решил полицейский Никитин и вместе с Кравченко направился к сараю.
Электрические фонарики осветили груды рухляди, которую давно пора было выбросить: солдатская шинель, истоптанные сапоги, детская коляска. Лежали перевязанные шпагатом стопки школьных тетрадей, букварь для школ ликбеза, вузовские учебники. В углу ржавели старые примусы и керосиновые лампы «чудо». И в других сараях скарб оказался примерно таким же. Но в одном из сараев полицейские обратили внимание на свежую землю. Они взялись за лопаты и обнаружили тайник, а в нем винтовки, пулемет, пистолеты и гранаты. Оружие было тщательно смазано.
В углу стоял заваленный старыми газетами и присыпанный землей сундук. В нем были спрятаны портреты Ленина, собрание его сочинений, сборники воспоминаний о вожде, книги о революции.
— Никого из дома не выпускать! — распорядился Никитин и отправил полицейского в гестапо с просьбой прислать отряд для обыска по всей улице.
В других сараях оружия не нашли, но почти в каждом были закопаны ящики с ленинскими портретами и книга ми.
В доме, где обнаружили тайник с оружием, арестовали всех без исключения жильцов. Гестаповцы тотчас же начали их допрашивать. Один из арестованных не выдержал пыток и назвал человека, который знал, кто зарывал оружие. Так фашисты нащупали звено в цепочке, ведущей к боевой подпольной группе.
Одним из ее участников был сын полицейского Никитина, того самого, который производил обыски на Новотрубной улице. Когда молодого парня тащили в гестапо, он метнулся от конвойных в проходной двор, но был сражен очередью из автомата. Между тем именно он, электромонтер Никитин, знал, где скрывалась боевая группа Бондаренко, настойчиво искавшая в те дни связи с Макаром Мазаем, а через него — и связи с подпольной организацией, с коммунистами, которые вели в городе борьбу против оккупантов.
Полицейского Никитина арестовали и долго, с «пристрастием» допрашивали о подпольной деятельности сына, о которой он ничего не знал. После очередного допроса Никитин повесился в камере.
На следующий день Подушкин разработал план новой облавы.
— И обязательно на этой же улице, — сказал он. — Все знают, что во время артобстрела прятаться надо в воронку от снаряда, другой снаряд туда вряд ли попадет. Так и партизаны могут рассуждать: второй облавы, мол, не будет. На этом мы и сыграем.
Новый обыск чуть было не застал врасплох слесаря Василия Бойченко. Василий понадеялся, что облава не повторится, и решил «на всякий случай» починить две винтовки. Они хранились в сарае еще с времен гражданской войны, и об этом знала лишь его бабушка Игнатьевна. Но с годами память ослабела, и старушка напрочь забыла об огнестрельном «кладе». Вспомнила лишь, когда началась облава: «Родненькие, надо бы прибрать!» К счастью, накануне полицейские сюда не дошли. Василий принес из сарая винтовки и решил для начала подержать их в корыте с керосином. Только успел разобрать одну винтовку и принялся за вторую, как услышал от Игнатьевны: «Идут!»