…Вот из полиции торопливо вышел человек в синей телогрейке. Юркнул в толпу, не спеша зашагал к кинотеатру имени Шевченко, где молодые парни и девушки собирались в группки и говорили о житье-бытье. Человек в телогрейке расхаживал неподалеку от них, иногда останавливался, прикуривал. Потом заговорил с ребятами, назвав себя приятелем Мазая.
Несколько парней попрощались и куда-то направились. Человек в телогрейке устремился за ними. Проводив их до ворот старого двухэтажного дома, он возвратился к кинотеатру.
Василий Пащук продолжал вести наблюдение за «приятелем Мазая», а Николай поспешил в дом, куда зашли парни. В нижней квартире он застал знакомого токаря из инструментального цеха и сказал ему, что какой-то подозрительный тип не спускает глаз с ребят из этого дома, попросил предупредить их…
Человек же в телогрейке нырнул в переулок и остановил там прохожего в длинном пальто с поднятым воротником. Василий, шедший следом, узнал длиннополого; это был гестаповский прихвостень, полицейский Юнкин. Юнкин обзавелся несколькими собственными тайными агентами. Они следили за домами, где до оккупации жили заводские активисты, — не заглянут ли сюда хозяева квартир, в том числе и Макар Мазай.
Подпольщики установили: трое шпиков поочередно дежурят на чердаке, откуда видны подъезды домов. В полдень троица собирается на этом чердаке за бутылкой самогона. Иногда Юнкин свистом вызывает их вниз.
26 марта 1942 года Николай Пащук заметил, что Юнкин, выследив кого-то, позвал немецких автоматчиков. Николай выстрелил в Юнкина, но промахнулся. Самого смельчака прострочили автоматчики.
На место происшествия примчались немцы и забрали с собой труп Николая.
Ночью в квартиры Пащуков и Кравченко ворвались гестаповцы. Они арестовали Виктора Мамича, Александра Кравченко и Василия Пащука. На следующий день схватили Василия Долгополова, мать Кравченко и отца Павла Сергеевича Пащука — отца Николая и Василия.
Перед казнью на стене камеры 3-го отделения полиции Александр Кравченко написал:
Не выдал никого.
Родина! Товарищи!!!
Бейте предателей.
Отомстите, отомстите!
Рано утром Александра Кравченко, Виктора Мамича и Василия Долгополова провели по улице к полуразрушенному зданию магазина. Они шли со связанными руками. В спины им упирались автоматы трех полицейских. Впереди жались друг к Другу четыре палача в черных масках.
Казнь опять была объявлена публичной — «для устрашения мятежного населения». Полицейские испуганно озирались по сторонам, опасаясь нападения. Начальник 3-го отделения полиции Бондаренко принял чрезвычайные меры: накануне чердаки домов, мимо которых проводили приговоренных, были тщательно обысканы и всю ночь там оставались автоматчики.
В толпе вполголоса переговаривались:
— Парни эти из боевой организации Мазая. А он человек отчаянный, гляди, попытается освободить товарищей.
— То-то полицаи так трясутся, не хватает здесь только танков…
Юноши шли с высоко поднятыми головами, не ускоряя шаг, несмотря на понукания начальника конвоя. Они своим мужественным поведением перед казнью словно ободряли жителей города-мученика, завещали им свою ненависть к фашистам.
Вступив на помост, Александр Кравченко крикнул толпе:
— Прощайте, товарищи! О нас не плачьте. Бейте фашистов!
К нему ринулся один из палачей в маске. Кравченко пнул его ногой, и у того слетела маска — это был полицейский Греков. Другого палача Кравченко ударил головой в грудь и сказал ему:
— Не трогай меня своими грязными руками. Я сам.
Он надел на шею петлю и крикнул:
— Вешайте! Но всех не перевешаете. Наши придут и отомстят. Да здравствует…
Начальник полиции выбил скамейку из под ног Кравченко и торопливо приказал:
— Скорее остальных!
На грудь повешенным полицейские прикрепили доски с надписями: «Партизаны». Три дня качались на виселицах тела советских патриотов. И три дня все проходившие мимо замедляли шаг…
Гитлеровцы пришли к выводу, что публичные казни «нецелесообразны с точки зрения психологии толпы», как указывал в своем донесении Шаллерт. В этом фашистов убедил рост числа подпольных групп после казни трех героев.
В рапортах из отделений полиции все чаще сообщали о подпольщиках. Удирая из города, фашисты не успели уничтожить архивы. И документы тех лет — сегодня красноречивые свидетели беспримерного мужества советских людей, поднявшихся на борьбу с гитлеризмом. Мужества тем более поразительного, что герои часто умирали безымянными, без всякой надежды на то, что кто-нибудь узнает о их судьбе…