Девушка была миловидна сама по себе, а белый медицинский наряд, если из него контрастно выступают гладкие загорелые ноги, возбуждает неимоверно. Я сразу понял, что ей скучно одной в такую ночь, распаляющую плоть острыми запахами зрелой весны. Предлог к общению она выбрала самый тривиальный – попросила спичек, прикурить сигарету.
– Сейчас! – с энтузиазмом откликнулся я.
Осторожно, чтобы не разбудить соседа, я нырнул в номер, прихватил из дорожного саквояжа бутылку коньяка, и вернулся на балкон. Девушка стояла, опершись на перила, и смотрела куда-то вдаль. Халатик ярко белел в загадочной тьме. На мое приближение она обернулась и протянула руку, изящно придерживая пальцами сигарету. Я поднес зажигалку и с хитровато-невинной улыбкой покрутил бутылкой, дескать, что с ней делать, раз есть – надо употребить…
Девушка несколько раз жадно затянулась, потом решительно отбросила сигарету.
– Пошли в комнату, раз ты такой прыткий, – прошептала она. – Кто-нибудь еще увидит…
Это было явное и неожиданное приглашение к близости. Сердце моё затрепыхалось, чуть не выскочив из груди.
Комната по соседству оказалась медпунктом, слабый свет ночника освещал белые шкафы, розоватую кушетку, огромное, сверкающее никелем гинекологическое кресло и голубоватый столик, на который я и водрузил бутылку.
– Господи, какие у тебя губки! – прошептал я, впиваясь в маленький пухлый ротик, благоухающий яблочным ароматом. Одновременно я пытался нащупать под соблазнительным халатиком трусики. Но трусиков не оказалось – моя рука скользнула по гладким упругим ягодицам, чуть задержавшись на разделяющей их черте, покрытой мягким спутанным пушком.
Я посадил девушку на кушетку, а сам стал на пол, на колени.
– Не надо! Не надо! – бормотала она, подчиняясь, однако, движениям моих рук, настойчиво раздвигающих её округлые коленки.
Вспыхнувшая внезапно обоюдная страсть не нуждалась даже в коньячной прелюдии, и я сразу неистово овладел девушкой на жёстком ложе кушетки. Кушетка жалобно заскрипела под неудержимым напором моего восставшего органа. Его недельное воздержание излилось бурным горячим потоком, который переполнил ложбинку ночной соблазнительницы и оросил её пухлые розоватые берега.
– Как тебя зовут? – спросил я, чуть отдышавшись.
– Таня.
Накинув свой белый халатик, она достала из стеклянного шкафчика две мензурки, а из тумбочки – два яблока. После пары мензурок коньяка я бросил взгляд на выглядывающую из-под края халата загорелую ногу и, обхватив ее ладонью повыше коленки, вновь повалил девушку на кушетку.
Лежачок, не приспособленный к таким экстремальным нагрузкам, снова отозвался скрипучим стоном.
– Заколебал меня этот скрип! – рассердилась Таня, бросила на пол одеяло и оседлала меня сверху. Когда закончился коньяк, мы очумели от обилия поз…
4. Липарит
В номер я вернулся чинно и тихо, через коридор. Однако предосторожности мои были напрасными. Сосед уже не спал.
– Я всё слышал и подпрыгивал, – откровенно признался он.
– Так неожиданно все получилось… Выпьем за знакомство, – я опять полез в баул за бутылкой.
– Не надо! Ты уже издержал одна бутылка. У меня коньяк полный чемодан, – сказал армянин, путая, как все кавказцы, русские падежи, и откинул одеяло. Спал он в полосатой пижаме.
– Меня зовут Липарит, – он включил светильник в изголовье кровати. – Мне пятьдесят два год, но я люблю только молодой девушка. Эта сестричка… Ой, какой девушка! Я вечером видел её ножки.
– Ну, извини, я не знал…долго ты на неё настраивался, сам виноват. Я Дмитрий, тридцать лет.
– Я просил дежурный поселить мне интеллигентный молодой человек, давал коробку конфет, теперь я вижу, что у нас, Дима, будет хороший компания.
С этими словами Липарит полез в шкаф, вытащил из него роскошный кожаный чемодан и открыл его. Чемодан действительно был весь заполнен бутылками коньяка «Арарат» вперемежку с обычным, трёхзвёздочным.
– «Арарат» по торжественный случай, сегодня надо, – произнёс Липарит и выставил на стол вожделенный напиток. Я подкрепил его баночкой красной икры.
Сосед был сухощав, строен, так что казался высоким при относительно небольшом росте. Как сообщил Липарит, раньше он служил армейским офицером и ушёл в отставку в чине подполковника. Орлиный профиль, но без хищного выражения – на лице постоянно светилась мягкая добрая улыбка, а большие глаза с густыми ресницами, думаю, и до сих пор завораживают молоденьких красавиц.