Февраль подходил к концу – близилась весна. Деревья в парке стояли притихшие – в ожидании тепла, готовые взорваться зелёными клейкими брызгами молодой, нетерпеливой листвы. Все семь розовых кустов сорта «Кария», подаренных Лоуренсом, принялись и уже радовали глаз свежими, тёмно-зелёными листочками. И, хотя Лоуренс утверждал, что в первый год они цвести не будут, вскоре на одном из кустов появился маленький крепкий бутон. Кария боялась пропустить момент, когда он раскроется, и приходила в оранжерею даже по ночам.
Рисовать ей больше не хотелось – тот рисунок оказался единственным, и Лоуренс уже начал опасаться, что новых рисунков не будет.
Но майской тёплой ночью, в полнолуние, расцвёл первый розовый бутон «Кария». Девочка от радости захлопала в ладоши и собралась было бежать за отцом, как вдруг остановилась – перед ней проносились ожившие видения из её снов: дома из белого камня, улицы, мощёные лазурной плиткой, висячие сады, фонтаны и… розы, розы на каждом шагу…
Одно удивило её – прекрасный город казался вымершим. Ни на улицах, ни в парках, ни на балконах – нигде не было людей. Только чайки высоко в небе кричали тревожно о чём-то.
Ей захотелось оживить улицы сказочного города и, вытащив из кармашка блокнот и карандаш, с которыми никогда не расставалась, она начала рисовать.
Утром Ральф, встревоженный отсутствием дочери, которая всегда прибегала к нему по утрам, – нашёл её в оранжерее. Кария спала прямо на полу, положив руку под голову, а поодаль лежало несколько рисунков.
Отец бережно поднял малышку на руки, но она не проснулась – так крепок был её сон. Он коснулся детского лба губами – жара нет… Значит, просто спит…
Ральф отнёс девочку в спальню и вернулся. Он долго рассматривал рисунки и не мог понять, откуда в очаровательной детской головке взялись такие фантастические сюжеты. Где, в каком из её снов, живут эти люди, широкоплечие гиганты и стройные, гордые девы – им под стать.
Он вернулся в комнату дочери и увидел, что Кария уже не спит.
– Доброе утро, жизнь моя, – ты меня напугала. Ты видела – роза расцвела? Мистер Лоуренс не преувеличивал – это действительно уникальный сорт. А теперь скажи, кто эти люди на твоих рисунках? И где находится город из белого камня с лазурными мостовыми и тротуарами?
Карри подняла верх руки.
– Не на Земле? Я правильно понял тебя? Мне тоже всё это напомнило рай Господень.
Что же ты хмуришься, дорогая? Это не рай?
Ральф внимательно смотрел на малышку, пытаясь понять движения её рук.
– Знаешь, Кария, скоро придёт Лоуренс. Я уверен – он лучше, чем я поймёт тебя. А сейчас – завтракать – Цезарь, наверное, уже сходит с ума, он же без тебя не прикасается к еде.
Часть третья
– И Вы, верите в переселение душ, Лоуренс? – Ральф пристально смотрел на художника.
– Я имел в виду не переселение душ, а память, память наших прошлых воплощений, прошлых жизней. На рисунках Карии мы видим прошлое.
– Чьё прошлое? Выходит, моя дочь была когда-то одной из этих дев? Они похожи на ожившие античные статуи… А этот город… знаете, Лоуренс, я когда-то довольно серьёзно занимался археологией и могу Вас заверить в том, что на Земле ничего подобного не существовало. Во всяком случае, пока не найдено никаких подтверждений тому, что здесь была такая цивилизация.
– Не могу с Вами не согласиться, мистер Норд. Но, есть одно маленькое «но». На одном из последних рисунков Карии, эти «ожившие статуи» пытаются удержать разрушающийся свод дворца на площади. Взгляните-ка, вам они ничего не напоминают? – Лоуренс протянул Ральфу рисунок.
– Ну, конечно же! – воскликнул Ральф, – Атланты и кариатиды… Как мне раньше это не пришло в голову! Постойте-ка, имя Кария… Вы думаете, что оно как-то связано с этим?
– Уверен. Рисунки Вашей дочери, не просто плод детской фантазии, это свидетельство о существовании древней цивилизации, о расцвете и о катастрофе, постигшей её. Если бы Кария могла говорить, она бы многое нам поведала, хотя… рисунки говорят вместо неё.
– Разгадка возникновения атлантов и кариатид…, – улыбнулся Ральф, – утопия самой чистой воды… Думаю, что рисунки моей дочери всего лишь плод необычайно развитого воображения. Фантазия, Лоуренс, просто фантазия!
– А техника этих рисунков Вам ни о чём не говорит? У девочки в четыре года рука зрелого мастера – как Вы это объясните?
Ральф пожал плечами и подошёл к окну. Отсюда открывался прекрасный вид на парк, и ему хорошо было видно, как Кария играла с Цезарем. Было уже совсем тепло, и Мэг – няня девочки, позволяла не надевать капор. Длинные, тёмно-русые волосы малышки развевались за плечами, щёки разрумянились…
«Как она похожа на Элину. И почему судьбе было угодно разлучить нас… И я ничего не хочу никому объяснять – я просто хочу. Чтобы моя девочка была счастлива. И всё…»
– Мистер Норд, а что если я напишу рассказ по рисункам Карри. Я напишу так, как чувствую её мир, который оказался мне не чужд. А потом мы прочтём его девочке. Вы не возражаете?
– Что Вы, я буду только благодарен Вам.
Художник ушёл, оставив Ральфа в полном смятении чувств. Он рассеянно перебирал рисунки, вглядывался в прекрасный, но всё-таки, странный, чужой мир, и пытался понять, что же может быть общего с этим миром у его маленькой дочурки…
Лоуренс и Кария шли по каштановой аллее старого парка, взявшись за руки. Неумолимо приближалась осень – желтых листьев становилось всё больше и больше, и на прогулки няня уже не отпускала девочку без тёплого тёмно-синего капора и перчаток.
Лоуренс что-то рассказывал ей, а она внимательно его слушала и лишь изредка кивала головой.
Вдруг он остановился…
– Я догоню Вас… идите вперёд. Прошу Вас…
Достав из кармана пальто платок, он приложил его к губам и зашёлся в долгом приступе кашля.
Кария обернулась и с тревогой посмотрела на художника.
– Всё в порядке, мисс Норд, не волнуйтесь. Это обычная простуда. Матушка оказалась права – мне ещё рано выходить из дома. Но я очень соскучился – из-за этой болезни мы не виделись две недели.
Кария укоризненно покачала головой и, попросив его наклониться, коснулась ладошкой лба Лоуренса.
– Вы хотите сказать, что у меня жар? Пустяки…
Он изо всех сил пытался скрыть слабость, внезапно навалившуюся на него, но обмануть девочку не удалось. Она решительно направилась к дому, не отпуская руки художника.
Усадив его в гостиной, она побежала к отцу и сразу же вернулась, но уже с Ральфом.
– Лоуренс, друг мой, что с Вами? – Ральфа поразила смертельная бледность художника.
– Ничего особенного, это моя старая подружка – простуда… – он вновь закашлялся и потерял сознание. Из кармана пальто выпал платок с пятнами крови.
Кария расплакалась…
– Ну что ты, дорогая, не пугайся. Сейчас мы уложим его в постель, и пошлём за доктором. Ничего страшного не случится. Иди к себе, пожалуйста.
Мэг увела перепуганную девочку, а Ральф, отдав все необходимые распоряжения, стал дожидаться врача.
Врач приехал через час, мельком взглянул на Лоуренса, сразу же сказал, что нужна срочная госпитализация, и художника увезли в госпиталь, который находился неподалёку, в монастыре Святой Елены.
Чуть свет Кария прибежала к отцу в спальню и робко постучав, вошла. Ральф не ложился этой ночью.
– Всё в порядке, дорогая. Через недельку наш друг навестит нас – вот увидишь. И вы снова будете гулять в парке, беседовать и любоваться розами.
Но ни через недельку, ни через месяц Лоуренсу не суждено было появиться в доме Нордов – всё оказалось намного серьёзнее, чем обычная простуда. Зная о стеснённых жизненных обстоятельствах художника, Ральф взял на себя все расходы по его лечению, а два месяца спустя и все расходы по организации похорон.
Он никак не решался сказать об этом дочери, пока случай не расставил всё по своим местам.