Но я могу оставить тебе жизнь, если ты согласишься принести в жертву младенца. Вспорешь ей живот и убьёшь младенца. Она останется жива. Согласен?
Кровь ударила мне в голову…
– Так она ждёт ребёнка! Моего ребёнка… Нашего! И ты думаешь, что я соглашусь отдать её и сына злобным, слюнявым тварям, которых ты называешь богами?
Я убью тебя, и пускай эти кровожадные гады сожрут твою гнилую плоть!
– Глупец! – зашипел он, – У тебя была единственная возможность спасти свою шкуру, но ты её только что потерял. Теперь ты сдохнешь на глазах у высокородной потаскушки!
Но сначала ты увидишь, как ей вспарывают брюхо. Да, художник, я доставлю тебе такое наслаждение…
Тяжёлая дверь захлопнулась за ним, а я принялся лихорадочно думать, как мне выбраться отсюда. Утешало только одно: Кария не может быть принесена в жертву – она носит под сердцем дитя. Моё дитя… Нашу с ней плоть и кровь. Значит, завтра на алтарь взойдёт другая несчастная…
После нескольких попыток развязать руки, я почувствовал, что верёвка ослабла. Наконец, узел поддался. Я попытался дотянуться до маленького окна – тщетно – стена была гладкой: ни трещинки, ни выбоинки. Я начал подпрыгивать, пробуя зацепиться за небольшой зазор между решёткой и стеной, но дотянуться до него было непросто.
А когда мне, наконец, удалось это сделать, голова моя закружилась, я упал на ворох гнилой соломы и снова потерял сознание.
Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я очнулся. Пол подо мной ходил ходуном. Стены подвала разваливались на глазах, будто какой-то исполин раскачивал их из стороны в сторону. После очередного толчка стена возле двери рухнула, образовалась огромная брешь, и я ринулся к неожиданно образовавшемуся выходу.
Выбравшись на свободу, я увидел ужасную картину: лазурная плитка на мостовых и тротуарах вздыбилась и потрескалась, от великолепия царского дворца остались одни руины, серебристые фонтаны задохнулись под обломками зданий…
Кария… если старый колдун не врал, то она во дворце, вернее, в тех руинах, что остались от него…
Я скорее почувствовал зов, чем услышал. В южной части дворца, под одним из уцелевших сводов, я увидел тебя и бросился к центральному входу.
– Сюда нельзя, Стив! Ты – погибнешь! Уходи скорее, слышишь меня, уходи! Здесь мой отец – он ранен… Эту часть стены удерживает только моя магия… Силы мои на исходе…
Я подбежал совсем близко и увидел, как вибрирует стена.
Ты протянула руки, и даже издали было видно, как контур розы на запястье пылает багровым цветом: зловещие кровавые круги расходились от него. Это означало, что все запасы магической силы пущены тобой в действие.
Я сам не обладал магической силой, но хорошо знал, что когда её обладатель использует всю силу сразу – он проживает свою жизнь за считанные часы.
– Видишь, как всё хорошо. Мне даже ничего не нужно тебе объяснять, Стив – я скоро умру. Не пытайся меня спасти – это бесполезная трата времени, позаботься о моей душе и о душе той жизни, что зреет во мне. Я знаю, что ты – знаешь. Это твой ребёнок. И не оставляй здесь отца – любимцы Верховного жреца только и того и ждут…
Когда я, наконец, пробрался к тебе, ты лежала, свернувшись, у ног отца, почти без признаков жизни, и контур розы мерцал всё слабее и слабее.
Я вынес тебя на улицу, уложил у чаши задохнувшегося фонтана и бросился за отцом. К счастью, он пришёл в себя и, хоть был очень слаб, пошёл сам, опираясь на моё плечо. У самого выхода я услышал оглушительный треск, посмотрел наверх и понял, что мы обречены – арка центрального входа разваливалась над нашими головами.
И в этот момент ты встала, воздев руки к безжалостному небу, и запела заклинание на древнем карийском языке…
Я отчётливо видел, как твоё лицо покрывалось сетью морщин, кожа съёживалась на теле, как седела и превращалась в клочья волна густых, светло-русых волос…
В тот момент, когда голос твой умолк, я уже стоял на улице, а твоёму отцу оставалось сделать один шаг… Я попытался удержать рушившуюся каменную глыбу руками и каким-то внутренним зрением увидел, как ты встала рядом и подставила руки под камень
Твой отец успел выйти и упал замертво…
Чья-то невидимая рука буквально вытолкнула меня на мостовую. Когда пыльная завеса рассеялась, из-под рухнувшей арки выплыл синий шар.
Он покружил над руинами, затем резко подлетел ко мне и… я ощутил только странное покалывание в груди.
Что было дальше – я помню плохо… нещадно палящее, синее солнце, растрескавшаяся земля… и то, как я лежал на этой земле.
И ещё: синий шар, покидающий моё тело. Он покружил надо мной. Завис, видимо, прощаясь, и воспарил, чтобы через минуту исчезнуть.»
Миссис Лоуренс перевернула последнюю страницу…
За окном давно уже стемнело, воздух стал густым, влажным – приближалась гроза, и аромат роз с каждой минутой становился всё насыщенней.
– Вот и вся история, дорогие мои. Нам остаётся только гадать, кто первым воплотил в архитектуру идею, использовать атлантов и кариатид в опорах. Кем он был? Скульптором, мечтателем и романтиком, а может быть, художником, как мой бедный сын…
– По большому счёту, это неважно, ведь так, жизнь моя? – Ральф обнял Карию, и девочка кивнула в ответ. – Важно то, что рядом с нами сегодня живут атланты и кариатиды, рядом с нами и… среди нас.
В дверь постучали. На пороге стоял юноша лет тринадцати, высокий, черноволосый, с резко очерченным, тонким профилем – неуловимо напоминающий профиль Лоуренса.
– Прошу любить и жаловать, друзья: это Кэвин. Кэвин… – тут миссис Лоуренс выдержала небольшую паузу, – Лоуренс, мой внук. Сын Стива…
– Как? – изумлённо вскричал Ральф. – У Стивена был сын?
– Я и сама узнала об этом только незадолго до его смерти. Когда-то, в очень ранней молодости, мой мальчик был влюблён в одну… вздорную особу, которая ответила на его чувство чёрной неблагодарностью – предала его. Родив ребёнка, она оформила его в Дом сирот, ничего не сказав об этом отцу – Стиву. А не так давно я получила от неё длинное покаянное письмо… Да.
Но, бедный Стив был уже мёртв – он так и не узнал, что у него есть сын. Мне удалось не только быстро разыскать мальчика, но и оформить все необходимые документы.
А знаете, что было самым трудным во всём этом? Не проговориться – я очень хотела сделать вам сюрприз, и у меня это получилось!
Юноша, смущённо улыбаясь, подошёл к Карии и протянул руку: «Кэвин. Кэвин Лоуренс.
Девочка смотрела на него, широко раскрыв глаза. Затем осторожно вложила в протянутую руку свои тоненькие пальчики…
– Видишь ли, Кэвин, – Ральф поспешил прийти на помощь Карии, – дело в том, что…
– Я всё знаю. Вашу дочь зовут Кария.
– Тебе бабушка о ней рассказала?
– Нет, Кария сама только что произнесла это. Вы, разве, не слышали?
Можно мы посмотрим, как начинается гроза, из беседки?
…они ушли. Взявшись за руки, а Ральф и миссис Лоуренс переглянулись, ничего не говоря. Им тоже давно не требовалось слов, чтобы понимать друг друга…
…первые проявления художественного творчества в области ваяния кроются во мраке доисторических времен; не подлежит, однако, сомнению, что они были вызваны…
…потребностью человека, еще не вышедшего из дикого состояния, выразить чувственным знаком идею о божестве или сохранить память о дорогих людях. …
…поэтическая легенда древних греков об изобретении пластики, — легенда, по которой Кора, дочь коринфянина…
…возлюбленным, сохранить себе на память его изображение, очертила контур его головы по тени, брошенной солнцем, а ее отец заполнил этот силуэт глиною.
…начальные опыты ваяния в доисторическую эпоху — о том позволяют нам судить истуканы, найденные европейскими путешественниками при первом посещении..
– простые столбы…
Профессор Каменьков оторвался, наконец, от моего конспекта и посмотрел на меня как-то странно.
– Скажите, Аникеева, с Вами всё в порядке? Может быть, вам к врачу обратиться…
– Что Вас опять не устраивает? И к какому врачу я должна идти…Придираетесь ко мне, как обычно.
Он аккуратно выделил заключительную часть конспекта.
– Здесь встречаются отрывки лекции, которую прослушала ваша группа…
Некоторым образом… М..да, а у меня есть приятель – замечательный специалист своего дела, психиатрия – его конёк, знаете ли… М..да…
Скажите, а кто Вам посоветовал поступить в архитектурный?
– Какое это имеет отношение к зачёту? И на что Вы намекаете?
– Никакого. Как и Вы, собственно – к архитектуре. Как и то, что здесь написано – к моей лекции. Дайте Вашу зачётку. С психиатрией я, конечно, поторопился…Вы никогда не задумывались о литературном институте?
Когда я увидела проставленные отметки за семестр вперёд, я не удивилась – к тому моменту я уже прочла две страницы «лекций профессора Каменькова», записанных мною с его слов – под его диктовку, на одной из лекций по истории архитектуры.